От фонаря - Владимир Аркадьевич Гандельсман

Ира. Существо легкое, не задумчивое. Хотела в театральный. Органика. Провинциалы органичны, как правило. По дикости своей, по наивности. О, этот наив! Наив души неотягченной. Но не прошла, слетела с третьего тура. Рубль подобрал. Сидел в Театральном. Подбирал, кого отсеяли, для студии своей в Пятилетке. Ира порывиста. Ира говорит: слышал? Нет. Самолет задел человека. За голову. И он в коме. Кто? Что? На взлетной полосе во Флориде. Представляешь? В коме. Задел – и в коме. Сергеич: еще и не такое бывает. Андрей Львович поражен.

Вот Ира. Откуда это? Это воодушевление, интерес к ничему. Этот ноль точки кипения. Апатичный интерес. Чужая. Не отталкивающе чужая, нет. Как прохожий. Идет мимо. Сидит мимо. Стоит мимо. Говорит мимо. Вот это слово: мимо. Как сквозняк. Сквозь форточки двух гласных. Как выдуло. Потом хлоп, вернулось. Они в студии этой. Животных изображали, птиц. Ира – гусыню. Насмотрелась у себя на родине, на речке Иж. Смешно изображала: идет, идет, переваливаясь, вытягивает шею. И крыльями переполох: пях, пях, пях. Озирается – и дальше. Вот эти остановки гусынины в оторопи. Пях, пях, пях. Задел – и в коме. За голову. У них там сценречь. Сцендвижение. Вокал. Как в институте.

Андрей Львович заходил изредка по поводу сценария. Обсудит – и домой. Дарика повидать заходил, Дмитрия. Оба по девочкам. Дмитрий говорит: клеевые потуги. Время, говорит, утеплить бабца. Заклеит – и нет. Исчез.

Рубль! Что притянуло к нему? Пустое место. Пустое место притягательно. Вокруг пустого роились. Вот и они с Ирой. У него спарились, у Рагима в подвале. Совет студии, устав студии, гимн студии. Студии, ЛИТО. Плодились и плодились, страсть пложения. Нерест. Подпольный нерест. Гул подледный. Ложные флажки. Игра в коллектив. В сплочение. Зачем? В единомышленников. Единомышь. В сплочение против. Против официоза, против лжи. Рубль. Лидер без черт. Болел он как-то. Навещали. Лежит в малиновом свете, в колпаке. Почему в колпаке? Кругом студийцы. Лицо худое, со щетиной. Говорит о театре, глаза воспалены, пылают. Вахтанговская школа. Захава. Ах, Рубль. Мил. Вогнут. Вмякостен. Вмещающ. Никаков. С требованием правды на сцене. Я в предлагаемых обстоятельствах. Не врать! Не наигрывать!

Я. В предлагаемых. А если нет „я“? Одни обстоятельства? А если нет обстоятельств? Одни „я“? А шарик вернулся. А он надувной. Я гитару настрою. На лирический лад. Незнакомой тропинкой. Уйду в звездопад. Полночный автобус. Номер 22. С Декабристов на Невский. Бог мой. Букет их тел. С бутонами голов. Бутоны стукаются. Расцветают ртами. Плещут языки. Сколько любви. Большой. Не навсегда, но большой. Не навсегда любви. Сколько пены. В песок шипящей и шепчущей. П-ш-ш-ш…

Ира навестила. Пришла, ушла. Андрей Львович скучает по дочери. Остро. Подробно. Прогулки с ней. По дворам, по дворикам. Колокольная. Разъезжая. Достоевского.

Баня там. В ней ишачил. Подышачивал. Вот это „ы“. Толстостенное. Предупреждающее. По выходным. Деньги, деньги. С соседом за компанию, тот банщиком. С Толиком. Пиво клиентам поставлял, ящики с пивом. Притащить и оттащить на черную лестницу. Утром пустые бутылки погрузить-сдать. Деньги, мятые рубли дохлые, замусоленные. Ханыги в бане в простынях, сидят разваленно после парилки. Мат-перемат. Пиво, скумбрия. Курево. Историйки. Анекдоты. Притащить-оттащить. Погрузить-сдать. В окно высунуться на черной лестнице. Вдох-выдох. Воздуха глотнуть ленинградского, зимнего. Пар, звезды, фонари. И обратно.

Андрей Львович скучает по дочери. Баня кончилась. Ящики уже неподъемны, теперь не растаскаешься.

А то еще был заработок – поехали под Лугу кусты рубить вдоль шоссе. Вместо отпуска. С тем же Толиком. Взяли по топору – и пошли рубить под корень. Ира не требует, но канючит: денег нет. Ребенку надо это? Надо. А то? Чтоб все как у всех. Дачу на лето снять в Горской. Или в Разливе. Сарайчик. С электрички сойдешь – дохнет травой. Незатейливо, но проникновенно – пыльной травой привокзальной медленно дохнет. С работы сойдешь в тишину. Сосны, дочь любимая. Чтоб как у всех.

Поехали рубить с Толиком. Месяц рубили. Еще позор на возврате случился, позор и ужас. Пили в автобусе, приехали, вышли. Толик: куртка. Куртку забыл, грязную свою джинсовую забыл в автобусе. С деньгами. Рванулись назад. Нет автобуса. Весь его заработок. Четыреста рублей. Андрей Львович отдал половину своих. Жалко было Толика. И денег. Больше денег, чем Толика. С трудом поделился. Поделился, но с трудом. В этом и позор гнетущий. Зажавшейся души позор неистребимый. Ира в крик. Потом заплакала. Ты тут при чем? Он потерял. Алкаш. Потерял – пусть ищет. Неудачник. Господи, какой неудачник. Нет денег. Не было и не будет. Вы посмотрите на него! – это она подругам. Те хихикают, смотрят. Хихичат лупоглазо.

Ира продавщицей в салоне „Красота“, в парфюмерном на Невском. Помог Рубль с устройством. Директор салона – Елена Александровна, его знакомая. Страшна как черт. Молодая и прыщавая. Самое место в „Красоте“. Ира таскает духи. Как придут „Клема“ или „Фиджи“, французские. Купит, потом перепродаст. Десятка-другая сверху. Ира живая, крутится. Пях, пях, пях. У нее инстинкт рыщущий, инстинкт выживания. Вы посмотрите на него. Ляпсус. Мой ляпсус лысеет. Чмок в темечко, смеется. Мой ляпсус толстеет. Щип за бок. То злится, то смеется. И копится усталость. Изо дня в день. Как пыль. Копится. Оседает в тебе. Залежи усталости. Тридцать с небольшим. Всего-то. И устал. Здравствуй, Чехов. Возвратились мы не все. С работы прийти – лечь. Прийти – лечь. Книга. Колыбельная книга. Две страницы – и в сон. А зимой? Полгода зима. В одиннадцать светает, в пять темно. Зайдет в салон в выходной. Ира: посмотрите на него! Елена Александровна: о! поэт пожаловал! Ну-ка, поэт, зайди в кабинет. Сбегай, моя душа. Сует пакетик. Отнеси. Со двора. Сюда, в „Коньяки“. Взамен дадут шампусика. Андрей Львович идет, отказать не умеет. Опять же подработку даст – ломать коробки из-под товаров. Час-другой, сломал-связал. Потом сочинил в шутку: „Елена Александровна была собой нехороша, нехороша. Елена Александровна пила. И говорила мне „моя душа“. Я в парфюмерном офисе служил. Коробки я ломал из-под духов… Потомки, я духовной жизнью жил и сочинял лирических стихов…“ Это позже, когда уж Елена Александровна померла. Ее отчитали на партийном собрании, вышла – сердечный приступ. Прямо в „Пассаже“. Бесследно. Как не было. А зачем было? Лопаются как шарики на демонстрации. Лопс – и нет.

Разлетаются шпарики. Одежда шкуркой в шкафу. Висит в остатке. Как не было. В шкафу. Мамины вещи. Откроешь – висят. Тихое пальто. Ира: я его выброшу. Андрей Львович молчит. Не ей решать. Тряпка тряпкой,