Самоубийцы и другие шутники - Евгений Львович Чижов

Она огляделась, и я сразу увидел свою комнату ее глазами: книжные полки до потолка, на столе и стульях стопки старых газет и журналов, по стенам картины, в основном подаренные мне художниками нашей коммуны. И хотя накануне, когда Алина позвонила сказать, что в Москве и зайдет, я постарался убраться, но сейчас я отчетливо видел, какое все это ветхое, позавчерашнее, никому не нужное, точное зараженное неизлечимой болезнью старости, незаметно перешедшей от жильца этой комнаты на все, что в ней находилось. Для чего, в самом деле, хранить сейчас столько книг? Только пыль собирают. А вся эта живопись? Давно ведь известно, что ничто не стареет так быстро, как претензии на новизну. Никем не признанные, никому не интересные претензии…

– Я даже дважды женат был, Алина. Но как-то, видишь, не сложилось, чтоб навсегда. Так что я уже много лет один. Так давно, что уже и забыл, как это, быть не одному. Но я привык, мне, в общем, нормально.

Она взглянула недоверчиво (или мне это показалось, потому что я и сам не очень себе верил), и я добавил:

– Один и один, ничего особенного. Жить можно.

– И что же, сам себе тут готовишь?

– Нет, зачем, в соседнем доме недорогая кулинария, на нее мне вполне хватает.

– Это хорошо, что на кулинарию хватает.

– Издеваешься?

– Ну что ты, Олег, зачем мне над тобой издеваться?

Это было произнесено так, что я расслышал за ее словами: тут не издеваться, тут плакать надо.

Пошел на кухню взять из холодильника вино и закуску и каждое свое движение видел со стороны: почти шестидесятилетний сутулый человек в шлепающих тапках пытается открыть бутылку вина, а она, сволочь, не хочет открываться, потому что ему не хватает сил одним рывком вытащить пробку, как он играючи делал раньше, потом режет сыр, а тот крошится и падает на пол, черт, навыдумывали каких-то сортов, которые не режутся по-нормальному!

После первой рюмки (разливая, пролил на скатерть) я поймал ее взгляд и сказал:

– Слушай, а помнишь…

Я ждал, что Алина сразу, раньше, чем я закончу, ответит «да, конечно» или хотя бы кивнет, мне так нужна была ее поддержка!

– Помнишь, как мы с тобой…

Она молчала, решая в этом молчании мою судьбу.

– Когда Леня Ступов принес то, что обещал… (Почему-то я не решился сказать ЛСД, ну, понятно, одно дело было говорить об этом тогда, совсем другое сейчас.)

Ее веки опустились и вновь поднялись.

– Я все помню, Олег. Вообще все.

Я вздохнул с облегчением. Ее слова были как спасательный круг, брошенный мне, тонущему во времени.

 Закинувшись Лёниным товаром и переждавши минут сорок, пока начнет действовать, мы вышли втроем на улицу – Ступов, я и Алина. Перед выходом я еще попытался, как подобает настоящему экспериментатору, записать что-нибудь вроде «тогда-то и тогда-то принято столько-то; пульс такой-то; самочувствие нормальное; настроение приподнятое», но оставил эти попытки, обнаружив, что бумага под рукой ходит волнами, а почерк растягивается и колеблется на этих волнах, становясь нечитаемым. В висевшем у двери зеркале я успел, уходя, заметить свое лицо, уплывающее куда-то наискось и вбок, и понял, что зеркал сейчас лучше избегать. В теле уже поселилась непривычная упругая пластика, если б я не сдерживался и дал ей волю, то начал бы, наверное, пританцовывать на каждом шагу, как долговязый Леня, то и дело наступавший в огромные лужи, не обращая на это внимания, нам с Алиной пришлось отстать на несколько шагов, чтобы он не забрызгал нас с ног до головы. Была оттепель, вечер, в лужах отражались фонари, окна, еще не до конца стемневшее небо, и когда по ним проезжали машины, все это половодье огней приходило в движение, колебалось, раскачиваясь, мы шли по улице, точно по палубе судна в шторм, так что нам ничего не оставалось, как взяться за руки, помогая друг другу сохранять равновесие. Было весело и страшно, и чем страшней, тем веселее, потому что с тонкими Алиниными пальцами в своих я чувствовал, что бояться нечего, что бы ни случилось, все обойдется, ее неуязвимость распространяется сейчас и на меня. Мы проходили мимо мусорных баков, которые всегда старались миновать, не дыша, но теперь я ощутил, что от помойки исходит изысканный многосоставный аромат, в него хотелось вникнуть как можно глубже.

– Похоже на сыр с плесенью, – сказал я, заметив, как вздрогнули, принюхиваясь, Алинины ноздри.

– Да, рокфор, – закивала она, радуясь совпадению ощущений. – А еще миндаль. И немного апельсин.

– И мокрое белье.

– И резина!

– И кожа!

Но самым лучшим, самым тонким был запах талой воды, ее много было вокруг, и остальные запахи плавали в нем. И у снега, и у льда были свои холодные запахи, даже вонь мочи, доносившаяся из ближней подворотни, не портила висящую в воздухе смесь ароматов.

Потом мы оказались на площади у метро в рядах торгующих, и мне пришлось за руку оттаскивать Алину, норовившую накупить уйму ненужных вещей. В результате я сам залип на длинный шелковый шарф необычной расцветки, а когда решил заплатить за него, понял, что совершенно неспособен заниматься пересчетом денег, и просто вывалил продавцу все, что смог найти в карманах. Пока я возился с этим, Алина ускользнула, очевидно, решив, что на рынке ей лучше без меня, я дважды прочесал площадь, но так ее и не встретил. Отекшие, отсыревшие лица продавцов раскачивались у меня перед глазами, их покрасневшие от холодного ветра руки протягивали мне ненужные вещи, но мне нечего было больше дать им. Я отдал все свои деньги и был счастлив, когда выбрался, наконец, из толпы и нырнул в безлюдные переулки.

Здесь, за Курской, фонари были наперечет, а половина домов стояли выселенные, глядя в зыбкую полутьму вечера чернотой окон, за которыми давно наступила ночь. От некоторых домов остались одни внешние стены с облупившейся штукатуркой, с первого до последнего этажа, проходя сквозь дыры окон, их наполнял свет воссиявшей над низкими тучами луны.

Луна царила над этим темным районом, просвечивая дома, голые кусты и деревья, отражаясь в стеклах верхних этажей, где они еще были целы, и отбрасывая на сырые стены тени редких прохожих. Мы любили гулять среди этой разрухи в центре Москвы, и я надеялся встретить тут Алину, но вместо нее встретил Леню Ступова, так же, как и я, разыскивавшего ее. Он сказал, что они шли по соседнему переулку, он свернул за угол отлить, а когда вернулся, Алины уже не было. Значит, она где-то здесь, совсем рядом, может быть,