Записки времён последней тирании. Роман - Екатерина Блынская

– С тобой что – то происходит, Платон. Я тебе дам… я тебе дам таблетку. Хорошо?

– Таблетку? Хорошо. – ответил Платон и пошёл к дому.

Кузя быстро набрала на телефоне номер Анжелы.

– Ты едешь? – спросила она. – Ты где уже?

– Уже во Внуково.

– Давай быстрее. Платон… у Платона…

– Что случилось? Он болен?

– Я не знаю. А ребята где?

– Они должны подъехать уже. Они вперёд меня выдвинулись.

– Чёрт! Зачем я это всё затеяла!

Кузя с негодованием бросила телефон в руки Лео.

Лео с телефоном смотрелся так – же необычно, как смотрелся бы древнеегипетский жрец в галстуке и смокинге. Его бледная домашняя одежда суровых цветов, ноги в шлёпках с коричневыми пальцами, зачёсанные назад длинные волосы, навевали ощущение разрыва во времени.

– Лучше бы я сидела с ним дома, Лео.

– Думаете, дома он бы это… ну, не это?

– Отсюда, если что, далеко ехать до дурдома. Хотя, надеюсь, всё обойдётся.

Платон первым делом кинулся в ванную.

Он посмотрел на себя в зеркало. Всё так – же хорош. Даже красив. Лёгкая небритость, проницательный взгляд серых глаз, красивая стрижка. Ухоженный и элегантный. Но бледный. Чего испугалась Кузя?

Платон пожал плечами и спустился.

– Да Платон!!! – вскрикнула Кузя уже в большем ужасе.

– Что! – с вызовом крикнул Платон.

– Да что такое!

– Что такое, Лен?

– Ты смотрел на себя в зеркало?

– Только что.

– У вас кровь на лице. Или краска какая- то… – сказал вошедший следом за Кузей Лео, потрогав свой изборождённый морщинами лик.

Да чёрт побери!!!

Платон выскочил из дома. Он почти добежал до калитки и прямиком рванул по тропинке к озерку за посёлком. Он любил ходить по этой тропинке летом и собирать чернику и землянику. Сейчас всё было засыпано хвоей. Платон тяжело дышал. Тёмные пятна проплывали у него перед глазами и как – то необыкновенно закручивались, завивались, удлинялись и становились объёмнее. Намного объёмней, чем просто видения.

Он добежал до озерка, лег на траву и опустил голову к воде.

Зеркало воды молчало. Платон был таким – же, как и в амальгаме настоящего зеркала.

Он ничем не изменился.

Значит, это у них видения. А он вовсе не при делах.

Над Платоном свистали птицы. Он закрыл глаза и стал считать, как в детстве:

– Десять, девять, восемь… семь… есть… ять… ыре… и…а… нннн….

Голова его закружилась, его уносило в воронку…

Он отчётливо услышал:

– Унус, дуо, трес, кватро, квинкве, секс, септем…

Платон закрыл уши ладонями…

– Новем, децем…

Он загудел.

– Седецим… септемдецим… дуодевигинти…

Платон ударился головой о мягкую землю, ещё раз, ещё…

– Платон! – услышал он голос Анжелы.

Платон замер.

– Что с тобой… я здесь, я рядом, я всегда рядом…

Чтобы не спугнуть голос, Платон боялся шевельнуться.

***

Анжела приехала через полчаса. Перед ней, буквально за десять минут, прибыли гости. Они выставили в ряд свои сияющие роскошью машины, загнали во двор джипы, выгрузились благоухающей, шумной, холёной компанией в идеальной одежде и такой – же идеальной обуви. Они были абсолютно счастливы. В машинах у мецената Кущинского сидели молодые актриски, они звонко хохотали. Приехали актёры, завтрупппой, завлит, помреж, в общей сложности все, кто был причастен к премьере « Золотого Дома». Да, и Дима на электрокаре.

Возбуждение от выпитого, а более от сделанного, било через край. Кузя пыталась отбросить мысли о том, что Платон ушёл в лес и вернётся ли он назад. Она хотела хоть на минуту освободиться от тягостных предчувствий.

Только главный герой « Золотого Дома» лежал у озера один и хотел сквозь землю провалиться…

ХХI

– Так что ты ищешь тут? Может быть, мне запереть тебя в каменном колодце? А? Пергамская царица? – спросила Поппея у меня, когда мы встретились на галерее.

Я опустила глаза, как сделала бы всякая рабыня, хоть и одета была в те же ткани и украшена теми же украшениями руки одного мастера, что старался для дома Клавдиев.

– Я не знаю, матрона Поппея. Не знаю, и знать не хочу.– проговорила я, немного дерзко.

– Так ты в другой раз побойся колодца!

Я дрогнула и, наверное, стала бледна.

– Не целуй мёртвые губы своей возлюбленной… скажу я Нерону…

Чужие германские волосы, лежащие красивыми волнами над высоким лбом Поппеи были напудрены рисовой мукой. Глаза она подвела тонкими египетскими стрелками и сейчас была похожа на гречанку – гетеру из какой-нибудь старинной оргической хроники.

– Я за всю жизнь не убила не одного человека… – сказала она и отвела глаза.– Но, предполагаю, что ты умрёшь первой.

– У меня нет права отвечать вам. Но живя во дворце, придётся исполнять законы Юлиев – Клавдиев. А для них подсыпать яду или заколоть кого -нибудь, как выпить вина из килика. – сказала я.

Так мы разошлись.

Я старалась не появляться у неё на глазах, да и сам Нерон перестал частить. Он приходил раз в два месяца, приносил мне корзину фруктов и тессеры, монисто или новую диадему.

– Что связывает тебя с этой порочной женщиной? – спрашивала я.

Его улыбка делалась страшной.

– Мне нравится забирать её у мужа. Я Цезарь, и я счастлив чувствовать власть.

– Но ты безвластен с ней.

– Тогда… мне нравится чувствовать свою слабость. Ведь ничто так не томит и не радует, как потеря самого себя. Иногда это просто нужно…

– А как – же Октавия? – спрашивала я, украшая розами его кудри.

Нерон всегда опускал глаза, когда я говорила о бедной Октавии.

– Я думаю избавиться от неё.

Поппея всё ещё была замужем. Она была замужем, но Отон не мог запретить ей бегать к Нерону, как простой девке из лупанария.

То, что её беготня бесило и вредило Агриппине, никого не волновало.

Агриппина пришла в бешенство и приехала ко мне.

Как раз я принимала ванну, а Гектор читал мне кусок Сатирикона про Тримальхионов пир и я хохотала, узнавая в героях всех нас.

Агриппина прорвалась через моих охранников и вошла ко мне исторгая молнии из глаз.

– Ты знала! Мы все погибнем! т- крикнула она.– И ты, и я, мы все ляжем на дерево! Понимаешь, что сделает эта бестия?

Я попыталась выйти из ванны, но Агриппина больно ударила меня тростью по плечу.

– Сиди! Сиди и говори мне, как это сплелось, как вышло так, что мой сын при живой жене стал рабом своей любовницы! Это всё проклятый Сенека!

Я не знала, что и ответить. Разве что начала рассказывать ей общие факты о том, что любые яблоки выпадут из -за пазухи, коли ты не подвяжешь тунику бечевой.

– Я это всё понимаю! Но он очерняет свою жену!

– Нельзя очернить то, чего нет.

– Как нет? – прикрикнула Агриппина и глаза её стали узки.– Не хочешь ли ты сказать, что они отправят Октавию вслед за другими Германиками?

Я многозначительно посмотрела не неё и кивнула.

– Я этого не говорила, но страсть Поппеи к власти позволит ей сделать это.

Агриппина брызнула себе в лицо водой из чаши.

– Я не понимала… не думала, что все мои методы… бесполезны, чаяния напрасны… Гней Домиций был прав. Да, Луций, конечно, волчонок, но с ней он станет волком. Я это предчувствую.

– Он стал волком уже давно. – сказала я и встала из воды. – Ровно тогда, когда вы женили его на Октавии, а не на мне!

Агриппина бросила на меня взгляд, хрустко ударила сандалией по мраморному полу и ушла, развивая шёлк алого покрывала, словно её съедало и не могло съесть пламя.

Гектор, прикрывшийся коленями, даже посерел лицом через медный загар.

– Я никогда не видал Августу так близко!

– И не надо. Дай мне пелену! Я замёрзла.

Гектор ещё долго согревал меня своим телом, пока я не уснула. Я понимала, что связь Нерона с Поппеей не может продлиться долго, что она ничем не отличается от любой другой свободной женщины. Она же думала иначе. И она удержала его на несколько лет…

Ничто так не пугала меня,