Записки времён последней тирании. Роман - Екатерина Блынская

Тогда уже повсеместно заканчивались городушки, изгоняемые новым «строем» и сильно изменившимся властным контингентом.

К власти пришли все те, кто ещё недавно ходили с кастетами в отдутых карманах треников и с куском цепи в малиновом или крокодилового цвета пиджаке итальянского производства.

Анжела редко звонила Валере, всё больше для разрешения проблем, не носящих постоянный характер.

Она и Валера давно остались без родителей, которые спились и умерли у себя в Днепропетровске. Каждый пробивался, как мог. Валера бандитизмом и верой в прекрасное, Анжела формами и лучшими на свете ногами. Ни у одного жизнь не сложилась.

У Валеры сплошняком оставались то там, то сям брошенные воющие девки, у Анжелы, так – же, смена поклонников происходила чаще, чем хотелось бы.

Но было одно постоянное меж ними. Страсть и ярость. Этого нельзя было отнять ни у Валеры, ни у Анжелы. В противном случае, они бы погибли.

Ещё в те времена, когда Анжела приехала « покорять Москву», она помогала брату деньгами, высылая какие – то крохи в Украину. Теперь же Валера помогал ей.

Его двухэтажный добротный каменный дом с подвалом и бильярдной, двор с гаражом на пять машин и несколько байков, своё подсобное хозяйство и маленький пруд с толстолобиками, были записано на последнюю, четвёртую, но уже бывшую жену.

Сам Валера жил в домике в глубине роскошного яблоневого сада, и катался на байке по делам, а его бывшая жена жила в доме. Они мало общались, но он её не выгонял, сам не съезжал и ей не давал жизни.

Но она всё терпела, видимо, любила деньги.

Анжела привезла Платона на своей семёрке « ВMW», как они с Валерой и договаривались, поздно вечером.

Валера вырос в вальяжного, жирного мужка, по —привычке обритого налысо, с цепью на шее и с волосатым круглым пузом.

Анжела порывисто обняла его, поцеловала в толстые оттопыренные губы, послушала его нетрезвый мат и кивнула на Платона.

– А вот у Платона личные проблемы. – сказала Анжела.– И он очень хочет их решить, только нам некому помочь, кроме тебя.

Валера покряхтел, закуривая, поводил в тёплом сентябрьском воздухе зажжённым косяком и хмыкнул.

– Базара нема, зая… я ваш решала. Если кого нужно… то я зараз! Это ты для него просила зажигалки сделать?

Анжела улыбнулась, чиркнув фарфоровой улыбкой.

– Да, брат! Нам нужно бутылок шесть коктейля молотова… Больше ничего… И чтоб ты молчал. Больше ничего. Твоя мадам дома?

– Дома… – недовольно промычал Валера. – Куда она денется… курва…

– Спасибо, брат!

Валера замусолил косяк, плюнув на пальцы.

– Только скажите… кого?

Анжела шумно вздохнула.

Платон молча курил, отставив ногу и смотрел в тёмное небо, подёрнутое по подолу льдистой коркой, высвеченных луной облаков.

– Плохого человека. – сказала Анжела.– Жадного, глупого и злого. Этот человек не прав. Он не даёт нам жизни.

– Не пожалеешь потом? – спросил Валера, откашливаясь и сплюнув.

– Нет… Платон… скажи, что мы не пожалеем.

– Никогда… Не пожалеем. – подтвердил Платон.

Ему было немного страшно.

– Ладно… Хотите, оставайтесь у меня… А хотите ехайте домой. Завтра я вам всё привезу.

Анжела обняла Валеру.

– Валерыч, брат! Мальчик мой! Я так скучаю…

– А едешь, кад – да тебе чё то надо тока…

– Валерыч!!! Прости меня, грешную дуру, тут такое лето было… И эта премьера…

– Ладно… забей… так что… Остаётесь? Мяса пожарим…

Платон растерянно жался к машине.

– Нет… мы поедем.

Анжела и Валера простились, Платон пожал ему руку.

Анжела села за руль.

Некоторое время они ехали молча.

– Как же ты думаешь действовать? А? Как ты думаешь? – спросила она, наконец, ударив по рулю кулачком.

– Я их сожгу. Вот Нерон сжёг Рим. Я тоже сожгу Москву. Сожгу « Икею» и склад какой – нибудь, и Кузькин театральный центр, и Большой Театр. Всё сожгу. Они будут плакать, орать… А я залезу на Шуховскую башню с гуслями и спою «Смерть Илиону граду высокому…»

– Ах, какая свежая мысль! – язвительно улыбнулась Анжела и взглянула на Платона, думая выглядеть нечто шуточное в его словах.

Платон смотрел в окно машины. Он видел своё отражение в стекле, мигающие стопари впереди идущих машин и предчувствовал недоброе.

…

Участь Кузи была решена.

Никто бы не мог предъявить ей список грехов, за которые она должна была умереть насильственной смертью. Но умереть ей предстояло. Опять же, как тогда с телом Цезии Третьей ни Платон, ни Анжела не составили план.

С утра с Анжелиного балкона Платон смотрел на кувыркающихся птиц.

– А у тебя нет кошки? – спросил он Анжелу, вернувшись с балкона.

– Ты же знаешь, что есть… Я сейчас схожу в магазин, ты не подходи к телефону. Я звонила Кузе, сказала, что ты отсыпаешься дома и что я у брата. Кузя на даче. Валерыч приедет, где-то через час, привезёт нам наши бутыльки.

– Я хочу сделать два дела сразу… – сказал Платон.

Анжела ушла в « Перекрёсток»: в холодильнике было шаром покати. Свежий воздух сентября так и вызывал её прогуляться, и она забежала в торговый центр посмотреть новую коллекцию осеннего « Беннетона». Ей нравились приглушённые оттенки цветов нового сезона.

Когда Анжела вернулась домой с порога ей уже почудилось неладное.

– Платон! – крикнула она и не услышала ответа.– Платон! Ты где!

Это было тем более странно, что у него не было ключей. Занавеска на открытом балконе раздувалась парусом. Анжела уронила пакеты, проклиная себя за то, что оставила Платона одного.

Анжела всё же решила идти на балкон. Он выходил в тихий двор.

На плитке пола сидел на корточках полуголый Платон и копался в разрезанной кошке Марте. Внутренности кошки он разложил вокруг трупа и держал на ладони какой – то мешочек, внимательно его разглядывая.

Анжела в ужасе онемела.

Платон обернулся.

– А… извини, что порезал кошку… Но за неимением овцы… Она же чёрная… Да… да и я не гаруспик, но что – то понимаю. Смотри, печёнка у неё совсем негодная, ещё несколько месяцев и она бы сама сдохла. Но вот что меня напрягает… Печёнка, тут какие -то наросты, что то и на желудке…

– Ппппп… зачем тттыы…

– Ты говорила, чту меня слабые нервы? Нет. Нормальные нервы. И вот ещё… печёнка…

– Пла… пла… – залепетала Анжела дрожа всем телом.

– Дело дрянь… Нас ждёт что-то нехорошее, сестра… Плохая, очень плохая печёнка… Сердце не жирное. Может быть и хороший исход…

Анжела шумно дыша и подавляя в себе тошную волну гнева и ужаса забежала в квартиру.

Следом зашёл Платон, вытирая руки о кухонное полотенце.

– А хочешь, займёмся любовью? Можно попробовать как Гектор с Андромахой :

«Ласково руку пожавши ему, Андромаха сказала:

Неумолимый, отважность погубит тебя. Не жалеешь

Ты ни о сыне своем в пеленах, ни о бедной супруге,

Скоро вдове безотрадной; ахейцы тебя неизбежно,

Силою всею напав, умертвят. Для меня ж бы лучше

В землю сокрыться, тебя потеряв: что будет со мною,

Если тебя, отнятого роком могучим, не станет?»

Анжела рыдала, упав в подушки.

– Ну, ладно… ладно… Сначала мы поедем к Кузе, а потом в центр. Сначала, всё – таки в центр, хотя мне и хотелось бы, знаешь, чтобы она из новостей узнала, что её детище сгорело. Анжела, а? Неужели ты плачешь о кошке… Тебе жалко кошку?

Анжела подняла голову. Мокрые от слёз прядки прилипли к её щекам.

– Ты красивая… но не плачь… – сказал Платон, усаживаясь рядом с нею на кровать.

Анжела увидела вблизи кровавые руки Платона и снова задрожала.

– У тебя есть валерьянка, или ещё что?

– Сейчас… приедет… Вааа… – сказала Анжела.– Иди, вымой рууки…

Платон посмотрел на Анжелу. Ей бы сейчас пошло красивое плиссированное римское платье… И ожерелья… И он бы убрал её венком из камелий. Из жемчужно – белых камелий…

– Да… я что- то размечтался. Пойду, помою руки.

Платон вышел. Анжела восстановила дыхание, вытерла лицо и пока Платон был в душе, переоделась в спортивный костюм и заплела две длинных косы,