Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

снегом. Кончался буран, а на месте аула лежала снежная равнина. Можно было подумать, что вымерли его жители — люди, собаки, кошки, коровы… Но начинал в одном месте шевелиться снег, обрушивался, и на свет божий появлялась человеческая фигура. С огромным удивлением осматривался вокруг, словно пришелец с Луны, а потом вдруг начинал кричать. Ликующий крик дробил белое безмолвие, разрезал притихшую пустыню: «Эге-ге-е-е-й! Ого-го-о-ой! Я жив! Жив!» В ответ ему резко каркала ворона. Она перелетала на верхушку дерева, похожего сейчас на куст, и хрипло плакала. Вдали замирала на белом снегу красная проголодавшаяся лисица. Она не сводила глаз с равнины, на которой стоял одинокий человек и сидела на ветке черная ворона, вполне пригодная для ее зубов. Голодная лиса оставляла на белом снегу строчки своей невеселой повести. Следы ее — книга для тех, кто умеет читать. Жалоба зверя на суровую зиму, на голодную зиму, на жизнь, полную опасностей.

Да, Нариману часто приходилось откапывать после буранов свой маленький, низкий глинобитный домик. Сначала он освобождал от снега трубу, дымоход. Над равниной прямо из снега начинали виться голубые дымки, дыхание жилья. Потом, когда дома очищались от снега, горы снега скапливались на задворках. Ребятишки поливали их водой и скатывались с них кто на чем был горазд…

Как забивает белый буран складки гор, так пытается он застудить человеческий разум, завалить снегом каждую мозговую извилину. Неподвижны окрестности, лениво течет человеческая мысль, и людям не хочется быстрых движений. Медленный мир, у которого в запасе вечность. Нариман с детства знает это. И знает, что сонному белому дурману нельзя поддаваться. Кончился буран, устроены на первый случай люди, и гложет его сердце забота: как очистить карьер от снега? Это тебе не глинобитная мазанка. Буран забил снегом открытый карьер. Экскаваторы засыпаны. Дороги занесло. Сколько времени уйдет, пока бульдозеры очистят рудник от снега, — страшно подумать. С комбинатом все еще связи нет. Приказ Оники давать сообщения каждый день в шесть часов утра невозможно выполнить. Да и что сообщать, если они стреножены на долгое время, если карьер не работает. Словно кони, чьи уздечки туго привязаны к луке седла. Далеко не уйдешь. И совершенно ясно, что план не будет выполнен. Спросят у Наримана:

— Почему вы не дали плана?

— Буран был, — скажет он.

Смешной ответ. Безответственный. Слабая защита. Надо искать какие-то новые пути, чтобы выполнить план и остаться в мире со своей совестью. Должен рудник дать миллион тонн руды? Должен. Значит, надо дать. Все равно эту работу не сделает за Наримана добрый дядя, который пожалеет нартасовцев. Есть начальство, есть технический совет, все есть. Но отвечать за рудник будет он, Нариман Данаев, главный инженер и временно исполняющий обязанности начальника рудника.

Нариман отправился к карьеру и долго стоял на его краю. Черные очки берегли его глаза от сверкающего снега. На острых и гладких утесах снег не задержался. Камни чернеют, как пороховая пыль на обожженном лице. Отсюда они кажутся сказочными существами, залегшими в снегу и не нашедшими сил подняться. Говорят, что в суровые зимы, в страшный джут, кони не могут добыть корм из-подо льда и погибают стоя, как изваяния.

Тишину вдруг нарушил далекий стрекот бульдозера. Дорогу отрывает из-под снега. Над столовой, наспех сколоченной из шифера, появился дымок. Буран расшвырял листы шифера, но их снова подняли. Столбы, только вчера установленные, пошагали друг за дружкой, связанные проводами, как караван в белой Сахаре.

За невысокими горами Каратау виднеются сверкающие поднебесные вершины Аспантау. Каратау и Аспантау. Хоть и выше горы Аспантау, но старшим его братом является Каратау. Он старше на две сотни миллионов лет. У старика Каратау нет, пожалуй, ущелья, где бы не нашлось полезных человеку камней. Аспантау еще не накопил таких богатств, его алмазные пики слишком юны, они богаты красотой…

В студенческие годы Нариман увлекался книгами о происхождении земли, морей и гор. Каждые двести миллионов лет на родной планете происходит всеобщий взрыв. Это происходит потому, что раз в двести миллионов лет планеты солнечной системы начинают движение по орбите Солнца. Проходя над самой магнитной точкой Галактики, они испытывают колоссальное притяжение, от которого поверхность их начинает трещать и раскалываться. На Земле в это время уходят под воду целые материки, океанское дно становится сушей, возникают горы и новые моря. В последний взрыв образовался Аспантау. Разница между братьями не так уж и велика — всего каких-то двести миллионов лет. Всеобщий взрыв.

— Взрыв! — сказал сам себе Нариман.

Это слово пробудило в нем искру какой-то не совсем еще ясной надежды. Нариман сбежал с горы. Он торопился вниз, повторяя про себя слово «взрыв», словно боялся его забыть. Мысль не давалась, но уже волновала, пробиваясь. Нариман ворвался в вагон-контору и долго не мог перевести дыхание.

3

Если бы в теплом доме весело плясал огонь в печи, когда возвращаешься с работы продрогшей! А на печи стоял бы казанок и в нем булькал свежий бульон, благоухая мясным ароматом. А навстречу вышла бы свекровь, добрая и ласковая.

— Ох, сношенька! Ну до чего ты озябла! Раздевайся, родная! Ермекжан! Мама пришла! Встречай! Не плачь же, глупенький. Мама пришла, — сказала бы она.

Но таких дней не будет. Пусто в темном и настывшем доме. В ее единственной комнатенке. Ранний вечер, нет еще шести, а уже совсем темно. Марзия не раздеваясь зажгла свет и стала подкладывать в печь уголь. Какое-никакое, а все же собственное жилье. Все лучше, чем нартасские вагончики. Когда-то комната была теплой и уютной, как гнездышко зимородка. Была семья. Адиль и Ермек согревали сердце Марзии. А теперь, как бы ни старалась она содержать ее в чистоте и порядке, в комнате холодно и пахнет нежилым духом. Даже стены вроде потемнели. В ветреные дни в печи что-то начинает хрипеть, и становится страшно.

На душе у Марзии неспокойно. Каждое воскресенье ездила она в Сунге, к родителям, а нынче все дороги занесло. Как там старики? В их возрасте люди часто болеют, особенно в ненастные дни. Каким стал ее Ермек?

Давно, с самого начала бури, не приходил Нариман. Он здесь, совеем рядом, но, видно, тяжелая у них сложилась обстановка, раз не идет.

Уголь не разгорался. Или она растопку неправильно разложила? Коптит, дымом исходит, а не хочет гореть.

— Да пропади он пропадом, такой дом, где нет мужчины! — в сердцах воскликнула Марзия, поливая растопку керосином.

— Мужчина здесь, если нужен, — раздался за ее спиной голос.

Марзия чуть не упала от испуга, но нашла в себе силы