Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

У этого настойчивого уговаривания есть свой секрет: наши мамы, прежде чем отпустить куда-то дочерей, интересуются, кто ещё пойдёт. В зависимости от этого либо отпускают, либо нет. Вот почему Муршиде и Марьям важно, чтобы я пошла в «Восточный клуб»: они скажут своим мамам: дочка Бибималики Гуляндам тоже пойдёт. И тогда им станет легче получить разрешение. Также и для меня, если скажу: «Марьям Аит тоже пойдёт», моей маме будет труднее не пускать меня. Короче, если надо было идти на какое-то вечернее мероприятие, наши хитрые девочки вот так подтаскивали друг друга.

В этом отношении приход Муршиды и Марьям, которые меня «раздразнили», был очень удачным. Но с другой стороны, их появление на вечере осложнит мои дела. Они будут, конечно, в шоке от моего выхода на сцену и на следующий день это «чрезвычайное» событие будет с изумлением обсуждаться всеми знакомыми. В какой-то день и час это дойдёт и до мамы… И папа узнает. Надо ли говорить, что будет после этого?! Ладно, мне теперь уже всё равно, пусть говорят, что хотят! Отступление невозможно! Все мысли мои только об этом вечере, среди людей этого вечера. Ведь я вхожу в мир, в который позвал меня Салих… Всего остального я не вижу, и оно не входит в мои мысли. Я должна петь. Красиво петь, чтобы вдохновить тех, кто меня пригласил, кто меня прослушал. Ну возможна ли большая забота, чем эта?!

И вот это двадцать шестое февраля наступило – для меня день большого испытания. Мама, долго не споря, разрешила. На неё больше, чем компания знакомых девочек, оказало влияние то, что концерт будет в пользу раненых солдат (ведь она же мать!), и мама в качестве благотворительной помощи дала мне для солдат очень хорошее полотенце и пару тёплых носок.

С пяти часов я не спеша начала готовиться. Как следует помылась, расчесала и заплела волосы. Помня совет Карима-абый, выбрала одежду: бархатное чёрное узкое, длинное платье, туфли на высоких каблуках, маленький, украшенный жемчугом калфак. Надев всё это, встала перед зеркалом и нашла себя подросшей. В этом деле мне и Сабира помогла. Я не подвожу глаза и не пудрюсь (честно, не вижу необходимости в этом), однако духи я люблю. Вот и в этот раз я не красилась, но капнула французские духи, которые я очень экономила, на шею, брови, кончики ушей. Негодница Сабира понюхала и сказала: «Лишь бы Салих-абый не опьянел от аромата и не сошёл с ума». Я и не обиделась, и не смеялась. Сегодня я очень спокойна.

…Девочки заехали за мной. Они очень весело поговорили с мамой. Пошутили, сказав: «Мы Гуляндам будем охранять с двух сторон, ведь товарищи комиссары любят конфисковывать красивых девочек». Слово «комиссар» очень крепко вошло в язык. Особенно дамы повторяют его с интересом и со страхом. Немного пошумев, мы, наконец, доверясь Богу, вышли через кухню. В добрый час!

При свете, идущем от снега и звёзд, мы шагаем по шуршащей дороге. Холод сильный сегодня. Чтобы уберечь горло, я спрятала рот и нос в меховой воротник… Улица пустая, ворота заперты, ставни закрыты, редко встретишь человека. И его, когда он возникает из темноты, остерегаешься. Если будешь в одиночестве, сердце может разорваться от страха, а раз мы втроём, то не подаём вида. И только бежим, не разговаривая…

Как я уже сказала, я спокойна. И даже на дне души, если вдруг подумаю, куда и зачем иду, не чувствую никакого страха и беспокойства, как будто они остались где-то позади.

Как только мы вошли в дверь клуба, нас встретил Салих. Делать нечего, я его должна познакомить с «подругами». Я поспешила это сделать, пока он не произнёс ни слова (либо «Душа моя», либо «Гульгенэм»):

– Познакомьтесь, это мои подруги.

Салих, улыбаясь, поклонился. Он и сам что-то почувствовал и, сказав: «Вы, девочки, раздевайтесь и поднимайтесь в фойе», тут же отошёл от нас… Не успел он отойти на несколько шагов, как поражённые мои «подруги» спешно принялись расспрашивать:

– Кто это?

– Салих-абый, мой учитель музыки, – весьма просто ответила я.

– Это Салих Сайдашев?! – воскликнула Муршида, позабыв, что только что говорила, что видела его.

– Да, это он сам.

– Ты посмотри, какой молодой!

– А что, учитель обязательно с бородой должен быть?

– Ну уж нет, Гуляндам, если учитель не старше, не солиднее, это как-то неподходяще… это опасно!

Я очень удивилась:

– Почему опасно?

– А если он под видом обучения начнёт голову тебе кружить, и что будешь делать?!

Девочки громко рассмеялись, а я не знала, что сказать, какая-то правда прозвучала в этих словах Муршиды… А ведь она, не думая, просто, видно, от зависти сказала это.

Сняв верхнюю одежду, мы поднялись на второй этаж в длинное фойе с высоким потолком. Середина фойе была заполнена гуляющими кругами людьми. У многих молодых людей на груди был приколот красивый алый бант со свисающими концами. И сегодня было много военных. Среди них были и очень взрослые дяди – видимо, начальники комиссаров.

В одном из центральных углов – маленький стол, возле него стоят две дамы, одетые как сёстры милосердия. На них белые блузки, чёрные юбки, на головах покрывала с вышитыми красным полумесяцем и звездой. Дамы опустили их на лоб, закрепив только за ушами – им очень это идёт. Один военный, узнав, что за свёртки мы несём, сказал:

– Девушки, ваши подарки отнесите туда.

Мы подошли к сёстрам милосердия и отдали им свои свёртки. Одна принимала, другая записывала. Спросили имя и фамилию. Я сказала только имя, фамилию не стала говорить.

Теперь мне надо было как-то отделиться от девочек, чтобы увидеть Салиха. Но Салих и сам тут появился… Он, видимо, торопился и прямо сказал:

– Гуляндам, мне нужно сказать вам что-то.

Его такое решительное обращение ко мне немного смутило меня. А возможно, так и надо было – разве сейчас время играть в прятки?

Когда я направилась, чтобы уйти, Марьям сказала:

– Ты уж не потеряйся!

А Муршида, смеясь, добавила мне вслед:

– «Учитель» очень уж симпатичный, если и потеряется, не удивительно.

Вот ведь злодейка! Нет, нельзя не быть решительным! Когда я подошла к Салиху, он оглядел меня и, усмехаясь, спросил:

– Эту охрану кто к вам прикрепил?

– Так уж вышло, вы не обращайте на них внимания!

– А вы сами?

– А мне всё равно, – ответила я.

– Тогда хорошо, – сказал он, став серьёзным. – Знаете, Гуляндам, нам уже пора идти за сцену.

– Не рановато ли?

– Мне сейчас надо идти к оркестру, а до этого я хочу сам завести вас