Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

порог сцены. Иногда человек с маленьким талантом, но очень верящий в самого себя, проникает аж в центр искусства, далеко отходит от дверей. Опасение – это моль, ей нельза позволять изъедать себя. А ещё он, Салих, будет рядом со мной, ведь он аккомпанировать будет. «Понимаете ли вы это, Гуляндам?» – говорит он мне.

А что касается родителей – что тут скажешь? Во времена, когда рушатся старые предрассудки, это и смешно, и печально. Верно, что он не хочет сказать: не слушай родителей, но всё же ради святого, возвышенного дела стоит постараться!.. Нет, он не скажет своим друзьям-музыкантам: «Барышня Гуляндам боится отца!» Знаете, какую причину он найдёт, «Барышню парни из Альдермеша[49] украли!»

Вот так и в краску меня вогнал, и рассмешил, и в конце концов победил тот, кто лучше всех парней из Альдермеша, джигит по имени Салих Сайдашев! Вот так я дала своё согласие, но при одном условии: моего имени на афишах не будет.

– Небольшая проблема, – сказал Салих, как-то очень быстро согласившись. – Если хорошо споёте, на следующий же день ваше имя распространится по всему городу.

Теперь уже, отбросив всякие опасения и подозрения, надо начать готовиться, чтобы «хорошо спеть». Салих предложил мне три песни: одна, исполненная перед Султан-абый «Мадинакай», вторая – «Сакмар» – эту я и сама люблю, и ещё он велел подготовить третью, более лёгкую песню «Душистый цветок». И каждый его визит либо перед уроком, либо после урока мы их стали повторять. Папа теперь не сидит и не караулит, как прежде… После своего возвращения с работ по очищению дороги он изменил свои привычки – начал выходить на люди. Ему захотелось общения, послушать, что говорит народ. А говорят много, очень много, всего не переслушаешь… Правда, тревожные ожидания того, кто теперь придёт к власти, вроде, прекратились. По крайней мере, вернувшиеся после ухода чехов большевики, похоже, крепко держат власть. В Казани стало по-своему благополучно, мирно и спокойно. (Однако, как говорит Салих, успокаиваться ещё рано. Фронт повсюду, со всех сторон белые пытаются атаковать, красные войска ведут войну против них… Это уж верно, когда идёт война, разве может быть покой?!)

А ещё папу заставляет выходить другая важная причина: в последнее время стало трудно достать продукты. Нигде ничего не продаётся – магазины давно закрыты. Где хочешь, там и находи!.. Хорошо ещё, есть казанский Сенной базар, там происходит весь обмен, конечно, не в открытую, но всё же, говорят, из-под полы можно достать всё, что душа пожелает. Вот там папа и находит муку, крупу, мясо и масло. За деньги или обменивает на вещи – я доподлинно не знаю. У меня у самой хватает забот. Короче, мы репетируем – Салих играет, я пою. Только слишком свободно нельзя, потому что дома мама, не хочется, чтобы она догадалась. Так зажато петь и осторожно разговаривать не нравится и Салиху. Поэтому он меня пару раз пригласил в театр. Вот там мы устроили настоящую репетицию. Султан-абзый, после многократного повторения, как всегда очень осторожно, не спеша дал очень уместные советы. Учиться пению оказалось очень необходимо. Я и сама почувствовала, что пение моё стало свободнее и сильнее. А ещё Карим-абый быстренько научил меня некоторым «артистическим приёмам». Как выходить на сцену, как уходить, – всё это он мне показал. «Когда поёте, – сказал он, – руки не должны висеть как плети, вот так держите, – сказал, – пусть душа в них будет…» Чтобы не смутиться, нельзя смотреть на первые ряды, велел смотреть в середину зала. Даже показал, как красиво поклониться в ответ на аплодисменты… Сам он всё это удивительно мастерски умел делать. В самом конце речь пошла об одежде. Карим-абый, не стесняясь, оглядел меня особым взглядом и сказал:

– У вас, барышня, очень красивая фигура, чтоб не сглазить, но рост для сцены маловат. Вам надо надеть длинное платье, на ноги – туфли на высоких каблуках, а на голову – маленький, вышитый жемчугом калфак. Будет хорошо… Вы будете выглядеть ещё красивее.

Я, краснея, ответила:

– Хорошо, Карим-абый, я оденусь, как вы сказали. Вот ведь сколько секретов есть у выхода на сцену!

А через несколько дней ко мне неожиданно пришли две мои подруги, с которыми я давно не виделась, – Муршида Эджем и Марьям Аит. Раскраснелись, задохнулись – что с ними, забеспокоилась я.

– Слыхала, подружка, – заявила Муршида прямо с порога, – оказывается, состоится «Восточный вечер»!

А-а, вот в чём дело!

– Вот как, – сказала я, сделав вид, что мне это интересно. – Откуда узнали?

– Только что прочли афишу на углу Московской.

– Давно ведь не было, – заговорила Марьям. – При большевиках это впервые. Или уж старые времена возвращаются?!

– Возвратятся тебе, жди! Это ведь концерт в пользу раненых красноармейцев.

– Вот как, так и что там будет на этом вечере? – весьма беззаботно спросила я.

Муршида и Марьям, торопливо, перебивая друг друга, начали перечислять:

– Большой концерт из двух отделений!

– После национальные игры и до трёх часов танцы. – Конфетти и серпантин!

– Лучшим танцорам вручат подарки!

– О-о! Как много всего! – искренне удивилась я. – А написано, кто в концерте участвует?

– Из известных нам Фатыма Гумерова, Эшреф Синяева, Ситдик Айдаров, Мухтар Мутин… – перечисляла Муршида. – Многих мы не знаем, это, видимо, любители.

Слава Богу, на афише меня нет. Если бы была, они в первую очередь на весь мир раструбили бы.

– Ещё что?

– Ещё «Под управлением Салиха Сайдашева будет играть национальный оркестр. Про него говорят, очень симпатичный парень, не так ли Муршида?

– Видела, – высокомерно ответила Муршида. – Так, ничего сам. Говорят, отец у него изготовитель сапог.

Мне захотелось остановить обсуждение Салиха:

– Ну, а ещё что, девочки?

– О, чуть не забыла сказать – в буфете будут национальные блюда, – сообщила Муршида с особым воодушевлением; она очень любит печёные изделия.

– Вот в это я не очень верю, – сказала Марьям. – В такое нищее время, где они возьмут продукты?

– Комиссары найдут, душа моя, если надо, из-под земли достанут!

– Так, видно, весело, интересно будет, – вздохнула я. – А вы, девочки, что думаете делать?

– А мы пойдём, – сказали они обе в один голос. – А ты, Гуляндам?

– Да не знаю, – ответила я с сомнением. – Хорошо бы пойти, да что ещё мама скажет.

– Нельзя не пойти, ведь такой вечер впервые. Если хочешь, мы поговорим с тётей Бибималикой.

– А когда будет этот вечер?

– Двадцать шестого февраля, в пятницу, в «Новом клубе», сказано в афише.

– Время ещё есть… Ладно, девочки, я сама с мамой поговорю, если узнает, что и вы идёте, может, разрешит…

На это девочки согласились. Однако до самого ухода назойливо уговаривали меня: «Гуляндам, подружка, душенька, если вдруг не