Повести и рассказы - Амирхан Нигметзянович Еникеев

Я немного задумалась: то есть и времени достаточно!

– Вы будьте спокойны! – сказал мне Салих, как бы уговаривая. – Там все уже собрались.

– А вы сами когда придёте?

– После третьего звонка! Пошли! Или вы что-то своим попутчицам должны сказать?

– Нет, ничего не скажу. Они всё равно считают, что я потерялась.

– А я считаю, что нашлась, – сказал Салих, хитро подмигнув, и куда-то повёл меня по узкому коридору.

Пройдя мимо нескольких комнат и поднявшись по короткой лестнице, мы наконец вышли на сцену. Это оказалось не имеющее стен и потолка, большое, некрасивое и холодное место… Только где-то высоко видны протянувшиеся загородки, на которых густо намотано нечто холщовое, а с самого их начала свисают какие-то верёвки. У сцены имеются два занавеса: первый большой, тяжёлый – смотрит в зрительный зал, второй – более истрёпанный и полегче – повешен в самом конце сцены. (Позднее я узнала, что он называется «задник»). Салих зашёл за этот занавес, а там в один ряд три двери от трёх комнат. Оказывается, там одеваются и гримируются актёры. Из всех трёх доносятся разговоры и смех. Салих, открыв дверь в самую крайнюю комнату, сначала пропустил меня. В комнате беседовали четыре человека: Султан-абый и Карим-абый, а двух других я не знала. Один из них был стройный парень жилистого телосложения, рыжеватый, в каляпуше, одетом слегка набекрень. Второй – одетый в военную форму, стройный, с густыми чёрными волосами и белым полным лицом, был очень красивый человек.

При нашем появлении все четверо встали. Карим-абый очень приветливо сказал:

– А, барышня Гуляндам, милости просим!

В таких случаях я невольно смущаюсь, потому что понимаю, такое почтительное обращение этих взрослых мужчин больше относится к Салиху. А если так, почему же им не быть перед такой юной барышней, как я, настоящими кавалерами!

Салих спешил и как бы шутя сказал:

– Господа, доверяю барышню вам, берегите её, – и вышел.

– Будьте спокойны! – ответил ему вслед Султан-абый.

Салих вышел, а Карим-абый начал знакомить меня с остальными.

– Это Габдрахман-абый Камал. Он ведущий сегодняшнего концерта… По этой причине мы в свою очередь вынуждены передать вас в его милосердные руки. Вы согласны?

В ответ на его шутливые слова и я, улыбаясь, кивком головы выразила своё согласие. А Габдрахман Камал, взглянув вчетверо сложенный листок в его руках, объявил:

– Вы, барышня, оказывается, в программе пятая! Я заранее предупрежу, а вы будьте готовы!

Его удивительно чистый голос звучал как-то по-особенному, он как будто бы жил сам по себе.

После этого Карим-абый познакомил меня со стоящим поодаль улыбающимся военным человеком.

– Это товарищ Шамиль Усманов. Грозный комиссар, пламенный литератор! Вам приходилось слышать о нём?

– Приходилось! – ответила я, сомневаясь, потому что чётко не могла вспомнить: вроде слыхала, а вроде нет. При этом я смотрела на него как на невиданного доселе огромного зверя.

А Шамиль Усманов улыбнулся, показав красивые белые зубы.

– Я очень рад, – сказал он и по-джентльменски, сначала выпрямившись, поклонился мне.

«То ли уж он смеётся надо мной, Боже мой! – забеспокоилась я. Но он просто искренне добавил:

– Барышня, я желаю вам большого успеха на сегодняшнем концерте, – и добавил по-русски, – от души!

Мне показалось странным проявление такой тактичности от «грозного» комиссара.

…Похоже, что они все спешили по своим делам. Карим-абый обратился к Габдрахману Камалу:

– Надо закончить уборку сцены, а уже пора давать второй звонок, – а затем глядя на меня сказал: – Рядом располагаются дамы. Там вам будет теплее и веселее.

Как только он это произнёс, я тут же вслед за всеми вышла из комнаты. Однако заходить в соседнюю комнату мне не захотелось. Там большие артистки, взрослые дамы собрались, думала я по глупости; дескать, не стану я привлекать к себе внимание!.. Вот так, упрямясь, я позади сцены начала ходить туда-сюда. А неуютная, как загон, большая, нетопленая сцена была очень холодной – это я почувствовала очень быстро. Надо было тут же, повернувшись, зайти в комнату, но разве можно быстро победить упрямство?! В это время с высокого балкона фойе донеслись звуки оркестра. Играли «Ай, былбылым». О, как же красиво они исполняют! Не вытерпела и пошла в переднюю часть сцены, чтобы лучше слышать. На какое-то время даже забыла о противном холоде.

А в это время Габдрахман-абый Камал и ещё два парня доставали сверху намотанные на изгородь холсты, некоторые из них распускали. Работали они очень быстро.

– Барышня! – я вздрогнула от резкого окрика. – Почему в комнату не идёте, ведь замёрзнете здесь!

Я обернулась, это был Камал-абый.

– Извините! – откликнулась я виновато, наверное, им мешала…

Вернулась обратно в заднюю часть сцены и… поражённая, остановилась: когда эти холсты опустили, сцена преобразилась. Позади солнечный берёзовый лес, над ним высоко плывут белые облака, а между деревьями извивается дорога для лошадей. Белые берёзы по обе стороны распустили свои ветки… Цветы как будто напоминают жару прошедшего лета, ароматная удивительно красивая поляна. Оказывается, мы будем петь на этой солнечной поляне. Ну скажи, что это не сказка!

А при этом меня потихоньку знобит. Даже если войду в комнату, наверное, уже поздно. Видимо, я не услышала звонка, прозвеневшего в зале. За сценой стало больше людей. Из комнаты начали выходить дамы, некоторые поверх дорогих платьев накинули кто пуховые шали, кто пальто, – они оказались не такие дуры, как я!

Я всё так же одиноко стою в сторонке, наблюдаю. Интересный мир, интересные люди! При этом они ведут себя очень просто и свободно. Верно, многих из них я даже не знаю, но некоторых, которых видела в спектаклях, узнаю: вон та тонкая, высокого роста с белым лицом, должно быть, Уммугульсум-ханым Болгарская. А самая молодая среди них – это Ашраф Синяева. А вон та, одетая в длинное голубое шёлковое платье, полногрудая, желтоволосая, не Марьям ли Рахманкулова? Если она, то в последнее время её имя считается одним из самых популярных среди молодых певиц.

Из мужчин особенно один человек привлёк моё внимание… Кто это?.. На нём свободная длинная толстовка из чёрного бархата, на шее бант из белой ленты – нет, на случайного человека он не похож. Наконец, подошёл заставивший меня мучительно ждать мой Салих… Видно, торопился, лицо раскраснелось (а краснота редко появляется на его лице).

– Вы что, всё время здесь стояли?

Я только улыбнулась, как виноватый ребёнок. Он бережно потрогал мои руки.

– Как лёд! Эх вы! – и обеспокоенно добавил, – почему не зашли в комнату?

– Да вот не зашла… А вы не переживайте, мне теперь уже не холодно, – ответила я, стараясь сдержать озноб. Честно говоря, я уже перестала чувствовать холод (а озноб –