Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

нужно с правильными патриархами. В крайнем случае – уметь их вовремя отодвинуть. Некоторых соискателей старцы окружают всю жизнь. Сами не состоявшиеся. Эти не продвигают и не рекомендуют, но создают и поддерживают иллюзию идиллической семейной игры (ИМХО – более или менее идиотской) с пением мальчика на табурете. Усердно рукоплещут, только аплодисменты не улетают дальше соседней деревни.

Картин художника Петра Пяткова не видела ни одна душа. Как и его самого. Кто были его стариками? У кого учился – неведомо. Хотя постановочные фото выдают в нем живописца. Клэр слыла первоклассной скульпторшей, но кто знает ее сейчас? А какой она была талантливой пропагандисткой! Возмутительница спокойствия, enfant terrible. Коллега Лацис тоже промышлял пропагандой. Он преподавал в десятом году, будучи рижским партийным агитатором. Именно в этом качестве и провалился и ушел в подполье, «бросив учительство навсегда». Позже в других краях Лацис устроился по аграрной части – помощником землемера, прежде чем стал начальником всеукраинской ЧК. А еще землемером работал Ансис Дауманис. Только в Виленской губернии. Не знаете Ансиса? Напрасно. В Таллине его помнят. Кстати, землемеры в большом почете. Даром, что ли, «Времена землемеров» – первый латышский бестселлер.

Уезд, откуда отправился поезд и откуда уплыл в революцию Джейк, раскинулся вокруг городка под названием Газенпот. Попробуйте догадаться, разобраться, где находится таковой, если вы самого Джейка не знаете, а зная, всякий раз норовите обозвать Яном. Не Янис он вовсе, Яном был (как уже сказано) Озолинь, и еще Розенталь, а Питерсс у нас Джейк, Джейк, понимаете? Джейкоб Питерсс, почти как тот миляга Джеф у О. Генри. Только с двумя «с». Придумал американец Джефа Питерса, дружившего с Энди Такером. Самое смешное, что в мае одиннадцатого года, ровно через год после кончины американского беллетриста, Джейк Питерсс обвинялся в убийстве сержанта Чарльза Такера. Странное совпадение.

Нет, псевдонима не было. Хотя многие лифляндцы и курляндцы ими баловались. Партийными кличками. Потом получались двойные фамилии. Состоявшие из подлинных и «нелегальных» частей, как выразился бы все тот же Лацис, Мартын Медведь, именующийся на самом деле (и в деле уголовном) Судрабом Яном Фридриховичем. Страсть к анимализму проявилась у многих земляков. Тут вам уже не лирические Глебов-Авилов или Антонов-Овсеенко. И не промышленная цепочка из трех человек Ломов-Каменев-Молотов. А Розынь-Козел! Он же Розин. Но ежели Медведь или Козел звучит резковато, можно выбрать что-нибудь посвежее и чуть романтичнее, что-нибудь типа… Ах, неважно. Странный псевдоним достался будущему начальнику Крыма. Гавен – фамилия немецкая, да звучит несимпатично, благозвучия маловато. Безуспешно выступал против красного террора в Тавриде. Как и Смилга, дружил с Троцким. То ли дело поэт Иван Христофорович Плекшан, по любым критериям – образец. Не Плекшан и не Иван, а Ян Райнис. Вроде бы без какой-либо причастности реки Рейн, однако из немецкого все равно. Райн значит «чистый». Райнис с женой уже давно уехал в Цюрих. Сестра Райниса успела выйти за Петра Стучку, главного эсдека, точнее, коммуниста латышского… Много лет спустя молодой партизан «бралис Дадзис» – братец Чертополох, однажды случится такой новый солнечный борец с филистимлянами – аккурат после чтения Райниса и до Маркса дорос[31].

Что там еще по календарю? Бесконечные байбачные дни, праздники солонгоя? Композитор Эмиль Дарзиньш, замордованный недругами, за три месяца до вокзальной смерти Льва Николаича сам лег на рельсы. Завидев поезд неподалеку от станции Зассенгоф Риго-Орловской железной дороги, Тукумская ветка. Точнее – был на путях обнаружен. Вокзал был здесь деревянным тогда, обыватели между путями свободно фланировали, слабо мерцали четырехгранные фонарные колпаки, к станции примыкали постройки швейцарского и английского образца. Может, вышло бы все иначе, окажись Иван Озолин начальником станции? Впрочем, повторим: Джейк предпочел Германию, жандармы довлели. Они же и довели. Вполне логичный маршрут, без загадочного Газенпот – Гамбург. Едва ли менее закаленный Лацис на следующий год тоже рискованно рванул от охранки. Вместо Риги – Северный Кавказ и Дон. Как ему жилось там, на Дону, кто знает. Джейку Эльба чем-то сразу же не понравилась. Хотя полабский город мог соперничать с Ригой – зубцами и контурами, шпилями собственной старины, что-то решительно не хотело ладиться, ну не шли искомые ладьи и парусники крайне нужные, хоть ты лопни! Ветерок не тот веял, стрежени не видать. И отправился Питерсс дальше, причем участи странствующего подмастерья избежал. Поддаться бы на уловки немецких романтиков. А фигушки! Подался не на Рейн, Одер или Шпрее, а на берега Темзы. Туда, где Гринвич. Где и был выдан ордер. Оборванец без единого английского слова в эпицентр Марксовых полевых исследований. В логово капитала…

Фактов много, дат, имен, причинно-следственных казуальностей. Следствий и казусов. Белли, Белли. Чао белло. Дознаний вещдоки. Процессуальные конфузы. Пляшут в вихре. А подробностей все равно нет. Алгоритмы не видны, механизмы. Быт не просматривается на крупных планах хваленого иллюзиона. Что-то отслаивается в голове, в логове опять же. Однако о чем сверх того сообщает численник Хуучина Зальтая, мастера Нууца? Нашпигованный календарями гавелян и северных народов. Где по частям тела счет месяцев. Вот темя, вот опускающиеся и восходящие плечи, запястья, локти, кисти, суставы пальцев… Шумеры остались в прошлом. Компьютер шумел, как самолет. Брексит был впереди. Будущий коллега анархист Штубис-Заковский тоже родился в Газенпотском уезде…

Почти у всех приличных людей есть опыт батрачества. У каждого – свой. «Кончишь школу, и тебе не придется служить у мужика», – говорила мать Судрабу, который Лацис. Да какая там школа! До нее ли. Джейку повезло больше. Года четыре он проторчал в бурсе с красивым названием Министерское училище. Впрочем, от необходимости наняться к серым Министерское не спасло. Их еще серыми баронами звали, таких мужиков по Лифляндии да Курляндии. В реальности были они вовсе не мужиками, а муйжниеками, то бишь хозяевами усадеб, мыз, хуторов. Мызники, в буквальном переводе с языка матери. На зажиточного сельского землевладельца спину гнуть, пусть даже и латыша, поскольку тот, Лацис прав, в окружении безземельных начал ощущать себя хозяином, белой костью, скупая у немецких баронов участки (значит, было на что скупать!), отгораживаться от батрака в обиходе – дело спорное. Крепостное право здесь почти сто лет назад отменили. Вот муйжниеки и развелись. Как мухи винно-фруктовые, плодово-ягодные.

А что за мужики в белой Англии? Бело-серой. Под соусом. В эмульсии из жиров и воды. Впечатление таково: там вообще их отродясь не водилось, мужиков. Все трудятся на заводах. Или ездят в колясках, кебах, в метро и авто. Садятся в такси, не снимая цилиндра. Непонятно, кто и когда поля обрабатывает и как становятся поставщиками двора.