Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

«Эх, и не лень же ночью или в воскресенье с утречка нести в сети подобную чушь?» – подумал Кислицын и отправился домой.

Привычный путь лежал невдалеке от Восточного вокзала.

Идя через жилмассив по улице имени Парижской коммуны, счастливо не переименованной, можно проверить, на месте ли локоть. Левый. Смерить взглядом расстояние от локтя до рта, распутывая историю, как моток шерсти. «Как парки пряжу, – припомнилось Киму. – Панталыкин прав, хорошо, что из этих богинь в музыке есть только нона и децима, да и те в качестве интервалов».

На местном маршруте интервалы в виде пустырей появились благодаря сносу военных руин. Времен героических сводок Информбюро. Времен бурь и сражений, которые должны были стать последними. Возможная отправка боевого плавсредства к мужским гениталиям, вслед за ушкуями, никак не предвиделась, такой антиципацией Кислицын не обладал. Здесь на асфальте другие лодочки. Но чаще угги, кеды, балетки, тапки пляжные. Между интервалами – деревья, пеньки, панельки. Есть шанс лицезреть оформленный в гэдээровском стиле ресторанчик, блочный корпус, отданный беженцам, поравняться с Фондом имени Розы Люксембург, разместившимся там, где когда-то тоже был вокзал, а позже – театр-кабаре «Плаза»: в нем выступала Бригитта Мира, чья матушка в свое время перебралась в Германию из России. В сорок пятом в «Плазе» эсэсовцы беспощадно отстреливались…

В голове опять что-то дутцевское зазвучало, дурацкое, из лонгридов:

«Свернув за брандмауэр, не составит труда достичь темного потного клуба, что в здании теплоцентрали, построенной во времена фирменного сталинско-ульбрихтовского ар-деко. Днем клуб мирный, вне подозрений. А после первой звезды в теплоцентрали возможно все. Вот где Сахара, даже если течет крыша, точнее, едет, а еще точнее – так немцы говорят – едет почта, собираются любители специй и небинарные личности, незакомплексованные представители секс-меньшинств, кое-кто приторговывает ночными колесами на любой вкус, и кто-нибудь периодически ускоряется от них до предела. Врезается в дуб. Устраивает тверк. Летит кувырком. На выходе полный кверкус. Или вирус. Или кульминация похабщины воплощенной». Кислицын вытащил смартфон и сделал снимок. Отправил Павлу. Тот сразу же отозвался:

«Узнаю мутный угол. Как забыть неслабые коллапсы Косолапска, если принять во внимание историю, медвежью символику и этимологию столицы».

«Товарищ, вот ты брюзжишь про ушку-подземку[23], шипишь на трамваи, а ведь с эстакадой не лучше». Ким на ходу стал наговаривать свой ответ, который мог бы показаться тайным месседжем. Какая эстакада, зачем? Кислицын возвращался к прежним дебатам. «Знакомая замедленная реакция, долгое тихое пережевывание, полемическое воодушевление и привычное опоздание, – понял Павел, ждать не заставил и эзоповым языком выдал последнюю новость: – Верно, верно. В воскресенье средь бела дня в эске[24], на перегоне между Восточным и следующей остановкой, чувиха услышала два мотива. Русский – про звон бубенцов. И немецкий. О том, как спаржа растет. Раскрыла рот, прореху и припала к традициям. К початку. Филировала. От конца к корню. Вытягивала звук, усиливая, а потом постепенно ослабляя. На глазах у пассажиров. Может, до утра как раз в теплоцентрали тусовалась. Большинство при виде интима стыдливо уткнулось в свои дисплеи. Одна юница рискнула вмешаться. Напомнила про полдень, общественный транспорт и детей вокруг, а увлекшаяся баба вначале ничего не замечала, потом двинула девочке в репу. В потасовке коллективно рванули стоп-кран… Цитирую сводку. Так вот, у меня созрел вопрос, товарищ Ким. Ты не скучаешь по своему Вердеру?»

«Камарада Пабло, геноссе, nobody is perfect, недостатки есть у каждого города», – подумал Кислицын, но в свойственной ему манере ничего не ответил.

На Берлинщине, точнее, в Подберлинье, во браниборском Вердере-на-Хафеле, в земле Гевеллии, Кислицын жил раньше. Там к метрополии почтения не питают, взирают свысока: грязь, анархия, фи, фу. Зато пристально посмотрят в лицо, заметят любую нестыковку, всякое томление, проверят, не бросил ли ты бычок на тротуар, те ли на твоем теле атрибуты, на-тебе-на-ней-на-нем очки, значки, сережки, шорты-велосипедки и почему велосипедки вообще. Убедятся, вчерашней ли идешь ты дорожкой, походкой, и, конечно, догадаются, откуда ты вернулся. Был ли в Берлине или, скажем, посещал конюшни в Нойштадт-Доссе. Не из гавелянских ли лесов везешь ты шпреевальдский салат, который, кстати, тот же оливье: основные ингредиенты уже есть, базовый состав – картошка кубиками, лук, майонез и огурцы. Правда, чересчур крохоборчески, в малых дозах. Яйцо, горошек, колбасу добавишь – и файерабенд[25]. Вердерцы не в курсе. Хотя сами люди щепетильные, щепетильнее берлинцев. Но все от формального подхода. И ожидания подвоха. Поэтому щепетильность у них какая-то взыскующая, почти осуждающая.

«Соседи то про Крым спрашивали, что думаешь, то про Сирию… – размышлял дальше Кислицын. – Раз русский, значит, эксперт и ответчик по всем „русским вопросам“. Ну и что им сказать? Раньше был мир Кючук-Кайнарджийский, были пуговицы как амулеты и обереги, корзина еще не служила элементом эстетики или интерфейса, а сегодня из моей тоски можно плести корзины. Sie hat mir einen Korb gegeben[26]. Классная идиома. Миокард из ротанга. И внутри ничего не стучит. А вот по части стука вердерцы – в пику Дутцеву – мастаки, если несоответствия и подозрительные вещи заметят. Тут шустрее, чем в кабаке с чарками. Стоило мне в пепельнице сжечь пару бумажек, как через пять минут пожарный расчет вызвали».

«Значит, не скучаешь? Молчишь? Ну ладно. А я тут новый рассказ написал. – В мессенджере снова возник Павел. – Основан на реальных событиях. Про революцию и реверс. Не про какой-нибудь вирус терроризма. Про гамбургский счет, отчаянных апатридов, настоящих анархистов и забытых художников. Сейчас пришлю тебе его».

Из-за очередного поворота выплыла Коперникусштрассе. Здесь Кислицына догнал трамвай, и Ким решил, что пеший переход пора завершить. Полупустой вагон отозвался странным писком. Ким долго не мог понять, откуда этот звук, пока не опознал какаду на плече одного из пассажиров.

– Знаете, сколько ему лет? – спросил хозяин попугая, заметив кислицынский интерес. И, не рассчитывая на ответ, добавил: – Он старше меня и протянет много дольше. Хотя лесной житель, не столичный. А посмотрите, как хорошо выглядит.

Какаду пищал жалобно, поездка в трамвае ему явно не нравилась. Кислицын, которому предстояло проехать всего несколько остановок, вспомнил слова Павла, улыбнулся и достал смартфон.

Питерс-с, реверс, реадмиссия (Спорный оффтоп)

Строящиеся дома разобраны вперед на 125 лет.

Александр Гликберг

НЕИЗБЕЖНАЯ ТЕМБРИСТОСТЬ БАКЮРФА

Как правильно прийти домой? И не замерзнуть по дороге, беря пример с ямщика. Которому следовало учиться у нас. Нет, не у нас. У Нансена. И не