Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

помурлыкать. Кстати, Мура. Ах, Мура, здравствуй и прощай, любовь Горького Алексея Максимыча, она вроде бы и к Джейку проявляла невероятную благосклонность. И Джейк, «странный человек», старался быть «чрезвычайно любезным» с Локкартом, ее настоящим фаворитом. Любезным в смысле корректности и предупредительности, ничего чудовищного. Если Локкарту верить. Не арестовали только Жозефину Гензи. Которую, как и Пяткова, никто не видел… Зато в приснопамятном сороковом перешедших на службу в Красную армию трех латвийских генералов Клявиня, Лиепиня, Крустыня превентивно катапультировали на тот свет, а также на всякий случай 560 офицеров, инструкторов и солдат Латышского корпуса, ставшего недееспособным в первые же дни нашествия… Про ноябри-декабри тридцать седьмого мог бы Штубис во всех подробностях рассказать, тогда взяли и поэта Лайцена, и бывшего художника Берзиня, и самого Джейка. Клуциса в январе схватили, прикончили через пять недель. А потом было еще много чего. Инкорпорация, две депортации классовых врагов и социально опасных, одна коренизация, реабилитация и новая скандальная чистка опять в ноябре-декабре, только уже почти через двадцать лет. С попавшими в разработку Спуре и Дзерве вообще туман полный.

Тогда продолжим переучет. И аэрофотосъемку. Или вернемся. Экст. Рига. Ночь. Натура. Улица. Фонарь. Централ. Россия. Лета. Лорелея. Ружье приготовили уже в первом акте. Боровая дичь. Вальдшнепы на тяге. Самый главный театр начинается с вешалки. Стучка безуспешно руководит латвийским советским правительством, вторым по счету, военным министром у него – Данишевский. Полтора года спустя Райнис, шурин и бывший друг, возвращается в Ригу и безуспешно баллотируется в президенты. Заводит молодую любовницу. Наплыв. Заставка. Титры: «Прошло сорок лет». По Риге безуспешно гуляют последние уцелевшие: один из командиров красных стрелков, Эйхе-младший, и генерал Балодис, военный министр буржуазного правительства, многолетний конфидент правого диктатора Ульманиса… Гуляют почти под ручку. А еще через четверть века во главе Латвии снова Улманис окажется. Внучатый племянник прежнего. Фамилия без мягкого знака. Латышам нужна Европа. Латыши не нужны Европе. Или нужны? Бернский университет когда-то окончил Нахимсон, он же Салиньш, стал вроде бы доктором философии и экономики, но еще и стрелком, выбранным комиссаром, главным из солдатских депутатов. А также спецом по нервным заболеваниям, зауряд-военно-медицинским чиновником. Трижды на него покушения совершались. Редкая коронованная особа способна что-либо подобное предъявить. И скромный издатель Чуковского нападал, и адвокат целился, но пал он в Ярославле 1918-го первой жертвой перхуровцев – друзей Савинкова, чей заказ выполнял Каннегисер. Один из которых через пятнадцать лет напишет в Москве русский текст к ушному червю, гвоздю театральной программы… «Карамболина-Карамболетта, у ног твоих лежит блистательный Париж!»… Перхуров, как и Воробьянинов, приехал не из Парижа, из Бахмута, надо же, как перепуталось все! Выступал вроде бы за верховенство права, подумать только! На словах? Включим не парижский, а гамбургский счетчик… Савинковца Бриедиса Джейк расстрелял. Теперь Бриедису стоит в Риге памятник. Наследовал ли Василию Ульриху Раймонд Бризе? Можно ли сравнивать? Да и кто они вообще такие, уже не помню, почем знать и помнить зачем?… Бризе засудил не одних лишь чернобыльских инженеров и нахимовских пароходчиков (поделом!), но и поэта Скуениекса. Зато жиром заплывший Ульрих кого только на эшафот не отправил. Это тебе не Додкин. Зато в Нахимсона стрелял его бывший зам прямо в зале суда. Презираемый Блоком фон Гюнтер давно уехал в Тевтонск. Его место в Риге годы спустя занял Невский-Зуккау, бежавший от ищеек Ежова – Ульриха – Вышинского. Стал переводить латышского поэта Чака на русский. Хотя специализировался на переводах с английского. Это благодаря Невскому Иосиф Бродский проникся стихами Одена… Вот-вот, то-то и оно, стоит только увидеть торчащую ниточку… Только осознав всю детерминированность и синкретичность мировых процессов, звездно-галактический и музыкальный кластер пространств и подпространств, мы можем освободиться от пыльных стереотипов и недожеванного обывательского ресентимента. Чего-чего? Алё, алло! Кто отвечает? Нейросеть? А можно in einfacher Sprache, пользуясь моделью специальных сводок от Дойчландфунк?[41] Рассчитанных на то, чтобы быть доступными и понятными всем, вне зависимости от уровня знаний, возраста, степени любопытства и когнитивного восприятия, включая форрестов гампов или робинзонов, впервые прильнувших к радиоприемнику. Зачастую в заботах о высоком, интеллектуальном и элитарном мы забываем, что «ликбез» и лишенная снобизма функция избача востребованы и в наше кибернетическое время, которое совпало с эрой «клипового мышления». Джейк посреди Гражданской жаловался, что духовный голод невероятный, есть и желание читать, но нет книг…

Эге-гей, ушкуйники, так что ж там было? По сути, в сухом реале? Мишка, верти[42]. Мотор. Позор. Какие вещи с треском сыпались с антресолей? Гримасы каких льдов, львов, чье скопление в мысленной бесконечности угнетало до ломоты в костях и мигрени? До ощущения ненужной беременности. Какая мебель окружала родителей Севы тогда, когда было принято роковое решение об отъезде? Почему бином Ньютона не обсуждался? Или швейцарский коллайдер? Или путь появления фруктовых мушек и моли? Вот кто сам по себе заводится, пружины не надо. Зашел в отхожее место и думаешь, зачем здесь. Ты, они. Наверное, по нужде. Вы когда-нибудь такое видели, чтобы фруктовые мушки осваивали унитаз, а пищевая моль солью питалась, белые гамаки своего приплода в пачке соли развешивала? Можно истребить мамонта, стеллерову корову, уссурийского тигра, белых, красных… Но крыс, комаров, мух и моль извести невозможно! Нет такой извести, и известий таких. И никому не совладать с международными террористами. Хотя героическая борьба – хороший повод для знакомства. Забанить или зарубить очередного злодея и посему предъявить свои претензии на право вести к венцу какую-нибудь чаровницу. Перестать бродяжничать, перейти к оседлости. И ведь совершенно не имеет значения, с кем сойтись, с дамой из высшего общества или с горничной. Вдруг это Дина Дурбин? А может быть, всего лишь с породистой мухой, цокотухой-дрозофилой? По утверждению отца цокотухи Корнея Ивановича, воспевший прекрасную даму Блок любил ощущать себя бродягой. Несмотря на реальную женскую заботу, ограждавшую поэта от грубостей жизни…

МАЛЬПОСТОМ В МАЛЬЦАЙТ

– Мы нелегалы нынче все, – суетливо и шумно пропел Виталий.

В канун собственного юбилея экс-начальник отдела технического контроля недавно ликвидированного завода сидел с газетой на кухне. Тридцать лет назад, как раз в ту пору, когда Эйхе и Балодис почти в обнимку фланировали по Риге, он, будущий Севин отец, появился на свет.

– Альтернативный текст для «Черных глаз»? – Ирина проявила непривычную едкость.

– Во всяком случае актуальный. Стучка тоже стал бы сейчас нелегалом. По новым законам, при очередном Ульманисе. Ведь раньше сорокового года не вернулся бы. Верно я говорю?

Жена крошила салат.

– А некоторые даже и не думали возвращаться! Во всяком случае, не пытались. Был такой Легздынь,