Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

И в борьбе с викингами смогут защитить вверенные им территории. Однако из этого поручения ничего не вышло. Не справились венды, и уже через несколько лет Карл кинул их. При этом кинул кость саксонцам, вернув Гамбург.

– Понимаю. – Викентич еще больше развеселился. – Вендов, значит, твой Карл решил заместо щита использовать. Или буфера.

– Ну я, собственно, не о Карле. При раскопках на тамошней Домской площади археологи постоянно находят керамику славянского типа. Украшенную орнаментом из волн, крестиков и зигзагов.

– Короче, побросали венды свои горшки.

Ирина укоризненно посмотрела на мужа:

– Не так все просто, мил человек. Отыгрались восемьдесят лет спустя. Сначала построили Ратибор-Ратцебург на острове посреди огромного озера. А потом, измученные податями и налогами, немилосердной данью, жестоким обращением миссионеров, устроили бунт. Наконец, под предводительством трех героев-вождей дважды, с перерывом в шесть лет, захватывали Гамбург, подвергая его разгрому и опустошению.

– Ах вот в чем дело! Выходит, что с этого времени они на нас зубы и скалят, твои немцы, – вскричал Викентич и достал из буфета заранее припасенную бутылку кофейного ликера «Мокка».

«Между мирами лежат волны неизвестной длины», – утверждал Ханс фон Гюнтер. Ганс. Йоханнес. Высота гребней, частота звуковых колебаний, дискретных событий, диапазон чувствительности между вселенной собственной и галактиками супруга были Ириной давно разведаны, просчитаны и изучены хорошо. Модные постперестроечные поветрия не зацепили Иру, однако она считала, что не разминулась с космистами, агни-йогами. А тут и Общество Рериха возобновило работу. Про себя говорила: вопреки внутреннему накалу страстей и внешним всплескам эмоций, даже с каменной бабой могу успешно посостязаться по части дзена. И Карлсона поучить спокойствию – медитативному, созерцательному. Небутафорский семейный срок, на который поневоле оглядывалась, был достаточным для того, чтобы знать, какие реплики мужа заслуживают внимания и ответа.

– Таля, не торопись. Погоди наливать. Разъясню тебе еще про Ратцебург. Этот город теперь находится на гамбургской орбите. Почти в агломерации, город-спутник. Есть также Ольденбург – наш, славянский, его исконное название Старигард. А насчет сабли точат, знаешь, что я тебе скажу… Был такой берлинский славянский князь Якса или Аякс, сражавшийся с немцами за Бранденбург во время крестового похода против вендов.

– Аякс?

– Да, да. Как греческие братья в войне с троянцами. Одни историки говорят, утонул он, другие утверждают, что спасся, вытащив себя и своего коня из воды. Задолго до барона Мюнхгаузена. Так вот немецкий кайзер впоследствии этому Яксе памятник поставил. Который до сих пор стоит в Берлине.

– Ну-ка, покажи книжку, – оживился Виталий.

Жена пожала плечами, протянула фолиант, муж полистал несколько страниц.

– А вот это читала в сноске? Немцы думают, что слово «ободриты» могло произойти от греческого «апатриды» или от русского «ободрать».

Ира улыбнулась:

– А о том, что в бодричах-ободритах звучит глагол «приободриться», даже не догадываются. Ну ничего, поедем, прорвемся, Таля. Вспомни Одиссея, сколько он путешествовал.

– Так его ждала Пенелопа.

– Тебе лучше, чтобы я просто по бережку гуляла?

– Да. И преимущественно на пляже в Майори. А ты вечно рвешься куда-то.

– В любом случае чуть дальше завода, – деловито и быстро отвела жена протест мужа.

– Сдался тебе мой завод и греки древние. Или эти, как их лучше назвать, первославяне. Вот сдаваться и собралась.

– Одиссей не только у древних греков. Еще у Теннисона, у Джойса… Хотя джойсовского «Улисса» не понимаю совсем. Турусы на колесах. Хаос. Туман. Нагромождение. Скука. Игры знатока. Местами словно бесконечный, ненужный, безнадежный разговор двух разгильдяев. Любомудров кабацких. Поток сознания. Кое-где вообще похабень. Настоящий Улисс – у Теннисона: To strive, to seek, to find, and not to yield!

– Каверинский девиз. Его наказ, – подхватил Севин отец.

Супруга не согласилась.

– У Каверина наказ другой, – возразила она. – Могу напомнить: если уж не помогаете, так не мешайте хотя бы. Это главное место в «Двух капитанах» – слова Ивана Татаринова, дескать, если бы не мешали…

– Безусловно важное место. – Виталий задумался. – Однако молитва Кати еще важнее.

Неожиданная реплика растрогала, даже веко дернулось. Что-то нахлынувшее захотелось привычно скрыть, Ира поправила фартук, вдвоем с Викентичем, несшим ликер, прошла снова в комнату, сначала к серванту – за рюмками, потом к книжному шкафу.

– Вот теперь можно и выпить. – Она внимательно посмотрела на антиквариат отца, когда-то состоявшего во Всесоюзном добровольном обществе книголюбов, на редкие подписные издания, доставшиеся по талончикам, выданным в пунктах сбора макулатуры за двадцатикилограммовые кипы старых газет. Впрочем, бесценные фолианты со временем опростились разными другими. Задержавшимися здесь надолго, осевшими в шкафу, как в Латвийской ССР застряли ее муж и отец. Принцип отбора был уже самой Ирине не ясен. Собрание сочинений Паустовского почему-то примыкало к мемуарам Екаба Петерса – заместителя Дзержинского по ВЧК. То есть террориста Якова Христофорыча, который, кажется, первым сказал: «Россия перестала быть жандармом, но вместо России вырос новый жандарм, новый хранитель порядка – наемник американской буржуазии…» Ох и старо же все! Тухлый Запад сально улыбался еще Степану Шевыреву, другу Гоголя, а другой Степан – Стива Облонский читал руководящие статьи, то есть передовицы либеральных газет, выражавших – по Толстому – взгляды большинства и признававших, что, к примеру, религия есть сбруя для дикарей. Куда уж там большевики насчет опиума. Вот тебе и объяснение странного книжного соседства. Нет случайностей. Когда б вы знали, из какого сора! Самые далекие пласты – лексические, семантические – вовсе не столь далеки друг от друга. Латышский классик Упит упирался в того же Джойса, латинско-русский словарь (почему не русско-латышский?) – в анархиста Кропоткина, Кропоткин – в полярника Визе. Питерский поэт Соснора прислонился к Иосифу, но не Бродскому, а Уткину. Погладив зачем-то корешок томика Саши Черного, Ира почти отрешенно сказала:

– Моя мать встретила однажды Каверина, я была тогда совсем маленькой. Вениамин Александрович жил в Доме творчества в Дубултах. Оказались вместе на одной скамеечке, разговорились. Интересная была встреча… Интересно, чем встретит нас Хаммабург… И что мы будем делать со всеми этими книгами, мама.

БАЙБАЧНЫЕ ПРАЗДНИКИ

Хаммабург встретил беглецов возгласом «Ха!». Улыбнувшись Каверину, Паустовскому… Главный скарб. Ладно бы еще путеводитель и разговорник. Благо «Мальцайт» как пароль, необъяснимый и вездесущий – его спрашивают в каждой столовой, даже в эмигрантском кабаке «Приют Аскольда». На прокорм хватает, деньги выдают. Провиант не в дефиците, де густибус нон ест, то есть нон ест диспутандум, если не считать метеоризма. Нужно только позабыть про заварной черный хлеб грубого помола, кисло-сладкий, и рассыпчатый зернистый творог без соли. Можно даже прикинуться отважными патриотами канувшей большой Отчизны, войти во вкус, стать профессиональными бездельниками. Объявить себя почетными блокадниками, бессменными космонавтами-дублерами, друзьями президентов или кем-нибудь еще в этом