Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

Вы спросите меня: о чем я? О чьих голосах? Догадайтесь сами, справьтесь у фриков и гиков. Пусть википедагоги расскажут. Считайте, что это тест на эрудицию. Ведь я совсем о другом. Кажется, что с башкой все в порядке. А вдруг не все? Непостижимка убеждена: нужно останавливать поток сознания, то есть голос, постоянно что-то бубнящий в твоей голове. Дескать, это самый надежный способ избавиться от ментального мусора, морока, напряжения, бунтарства и даже конфликтов на личной почве. Я с ней не согласен. Главное – отключить внутреннюю визуализацию. Тогда увидишь только один цвет, сосредоточишься на нем и будешь слышать звуки. Предельно тихий чердачно-мансардный посвист начавшей свое движение многощипцовой. Или консольной, являющейся гибридом крыши ломаной и двускатной. Вместе с Карлсоном, кальсонами и прочим сушащимся исподним, вяхирями-сонями, вечерницами, месячниками, солнечными батареями, ветрениками, лунами, зонтами, стропилами, антеннами, трубами… Услышишь, как в пошлом клубе австралийский бэнд, специализирующийся на исполнении балканской музыки, наняв кубинских, самых неистовых, жестких, буэнавистовских трубачей, наяривает «Очи черные». А за окном дождь, метель и в крупных хлопьях. А у нас концерт, камин и трали-вали. Прямо как в шутках старых конферансье, типа А.В. Велюрова, которым нечего больше сказать. Получается водобачковый эффект. Выбачь меня, выбачь…

Я обещал ей позвонить, когда окончательно сойду с ума. И сказать, беря пример с героини Астрид Линдгрен, что свихнулся. Что пью воду из замочных скважин. Но считается ли это достаточным информационным поводом для звонка? Потеря ли? Двойная – в количестве двух экземпляров – она и мой разум. И как оплакивать? Или любой ущерб подвластен формуле Карлсона: дело житейское? Спокойствие, майн херр, герр Малыш. Ведь на практике – все хорошо, и прогресс налицо. Пройдемся по персоналиям.

Жена суеверно боялась некоторых слов и положений. Нельзя было просить ее не сердиться, говорить «давай разведемся», запрещалось что-либо передавать через порог, упоминать в ее присутствии определенных людей. Надлежало – воспользуемся молотовской фразой – «вносить ритм, соблюдать маршрут», например избегать улиц или тротуаров, не несущих в себе никакой угрозы.

Немка постоянно провозглашала новые правила, обзаводилась флажками, древками, потом сама же их меняла, отменяла, переставляла. От вегетарианства к веганству, от веганства к курению, от курения к подъемам в четыре утра или к дежурному проветриванию спальни по ночам в любую погоду. Священным было только время просмотра криминального сериала Tatort, константным – час отхода ко сну. После трехдневной разлуки примерный устав колхоза уже включал в себя дополнительные параграфы.

У Непостижимки-Недостижимки количество табуированных территорий зашкаливает. В прихожей нельзя задерживаться, на кнопку дверного звонка нажимать нужно по-перисто-облачному, то есть как можно тише. Об одноклассниках не вспоминать. Ворчит. Дескать, что ты все про школу да про школу. Словно не было потом никаких событий. Эх, сударыня, разумеется, случались важные вещи, но силой, степенью дистресса мою бурсу никто не переплюнул. Даже ты со своими триггерами. В десятом будто с чистой совестью да на волю.

Мне постоянно хочется с ней спорить, рискуя все обострить. Хотя бы напоследок. Я всегда считал, что подлинное чувство – это когда визави дороже себя любимого. Нас так учили. Настоящему сердечному единению присуща самозабвенная жертвенность. Впрочем, пока на улице не война и нет заказа на прочий экстрим, воспетое в книжках пламя характеризуют хотя бы две, однако принципиальные вещи: другим человеком постоянно интересуются, о нем заботятся. А теперь что повсюду твердят? Полюбите в первую очередь себя самих. Вот что стало мерилом и отправной точкой. Себя любите. Не правда ли, странный подход? И вообще, главное – связи и деньги. Но, простите, как быть с расширительным понятием «лубофф»? Лубочно выключаем? Любовь, как много в этом звуке для сердца бедного… Любишь ли ты меня, дорогая дева, непостижимая Ева, так, как я тебя люблю? Способна ли, готова ли к самозабвенному? Вопрос жутко смешной и густориторический. Конечно, я ничего не докажу ей и дорожные указатели нежности не поставлю. Она все равно их неверно трактует. «Кто вас любил? Да вас! – да всяк!» – отмечал великий поэт Соснора.

Розетка над люстрой похожа на сомбреро с утопленной в потолке тульей, поля загнуты кверху. Из шляпы торчит голова, переходящая в крюк. Маленькая голова. Можно нейтрально созерцать или переучетно, товарно-номенклатурно, будто составляешь протокол или делаешь опись. Голова застряла в шляпе, застрявшей в потолке. А что подвисло в самой голове? Которая вовсе не прочь воспользоваться крюком, предназначенным для осветительного прибора. Кислицын говорит: когда его сольное существование стало затягиваться, он поймал себя на мысли, что хочет ребенка. Зачем? Чтобы постепенно получить возможность с кем-то поговорить. Только, чур, с балкона не прыгать. Даже если свирепствует слово из пяти букв, начинающееся, впрочем, на «в»: вирус или незабываемое вчера… (А вы о чем подумали?) И луна не видна. Потому что имеется мост. Мост важнее балкона. Вся наша жизнь – узкая гать, стлань, главное, вниз попусту не сигать, не сжигать и ничего не бояться. Таковы заветы древних гевеллов. Человеки время от времени очень желают принести кого-нибудь в жертву. Например, самих себя. Ради любви. От страсти роковой-безответной. Говорят, что мудрецы уже над этим работали, пытались отвадить. Увы, не все получилось. Похожим образом рискнули они в былинную пору снять народную тягу к разврату, но поняли, догадались, что ее нельзя полностью аннулировать, иначе куры перестанут нестись.

Свой кусок общей истории и среды есть у всякого. Свой снег и своя пустыня, своя Снежная королева и свой осколок (с Гердами как-то плоховато), иногда свой Кай (хотя бы Метов), своя контузия и дивизия, своя Троя, свои Фермопилы, свой Склиф, где вас по частям соберут, своя Дача Канатчикова, где вами займутся акулы психиатрии, своя Коммунарка. Та или другая. Сын врача Ким Кислицын вспоминает детские песенки. Мы едем, едем, едем по дремучим гевельским. Кто мы? Да все. Не только братья-славяне. Едем благодаря смуглым сатрапам, при помощи стартапов, на крыльях студенчества, за счет происхождения, (смутно) брачуясь и (смачно) совокупляясь, а кто-то классически бежит от несчастной любви.

Не требуйте продолжения банкета, оно все равно последует.

У каждого – свой

Нарисуй мне портрет Смялы, брат. Будет мне путевым знаком, пока ее не найду.

Юрий Брезан

Да, свой. Или своя. Выход, выдох, вывод, выходка. Цыганочка и присядка. Дом, дача, хеппи-энд, сказка, палестина, придурь. Мишигас – по-еврейски. Зад – тохес. Голем, нахес и цимес. Механизм. Подруга или разлука. Берлин