Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

и блин. Разумеется, комом. Пекин, Пенелопа… Утка пекинская. Вирус уханьский. Борщ или война украинские. Вторжение в У. Высадка на Уране. Гексафторид. 42 зимних года. 42 как цель бытия по Адамсу? В Цицероны не набиваюсь. Не заламываю ни цену, ни руки. Никому не выкручиваю. Однако Suum cuique – двусмысленное античное выражение давно пора заменить. Оно превратилось в издевку еще на бухенвальдских воротах, израсходованное нацистами, но перезимовало и живет себе у бундесверовских фельдъегерей – благодаря кокардам и бляхам. Фельдъèгеря в Германии с посыльным или курьером не перепутаешь, он представитель военной полиции. В минувшую мировую своих полевых жандармов немцы сами называли цепными псами. Прозвище напрашивалось, поскольку грудь этих собак украшала металлическая пластинка, державшаяся на цепочке.

Короче говоря, дательный падеж отпадает, средний род тем более. На свалку паршивый слоган, к позорному столбу истории. «Каждому по потребностям» звучит лучше. В Берлине их удовлетворить не очень сложно. Так было еще недавно во всяком случае.

Я не хочу описывать Берлин. Он доступен. И он у каждого свой. А также у каждой: проявим межполовую сознательность, соблюдем субординации и приличия. Сядьте в самолет, если не отменили рейсы или снова ввели, в перерывах борьбы с пандемией и полной климатической катастрофой; или в поезд, если не закрыта граница в связи с новым гриппом, эмбарго, санкциями; залезьте в инстаграм, пока самодеятельные фотографини не полностью зациклились на себе, расширив диапазон селфи в туалетах и лифтах за счет какого-нибудь еще зазеркалья. Хотя фотки врут. На худой конец можно кого-нибудь расспросить. Запишитесь на вебинар очередного экскурсовода, они нынче пользуются особенным спросом даже у местных русских.

Кто сказал, что сердце – главный поводырь? Что оно надежнее Буцефала, быстрее? А ум, как всегда, работает критиком? В умном русском Берлине плохо и с критиками, с рецензентами, несмотря на времена громких затейливых блогеров. Положу руку на сердце, прислушаюсь. Сначала бичующе, потом набычась. Что доносится из него? Слышу чудное произволье, полностью соответствующее реальности: журналист Павел Дутцев не любит ничего описывать и не ценит эпитеты в пересказах. К чему они? Когда сюжет идет, идет и вдруг – бац. Все эти обязательные пейзажи и портреты, банальные олицетворения и прочие приемы иносказательной выразительности. Бассейны гипербол, дешевые восторги по поводу, скажем, сосулек на желобах. Или даже их равнодушная констатация. Ну сосулька, ну сравни ее со сталактитом, если охота. Герою на голову не упала, как на Архимеда яблоко? И славно. На развитие событий сосулька, как правило, не влияет. Понимаю, когда описывается нечто редкое, тем более фантастическое. Небывалое и неслыханное. А так зачем упражняться в красноречии, в лирических отступлениях, тратить время? Если, допустим, брови, сложенные домиком, или пятно на рукаве персонажа многое объясняют – тогда конечно. Когда на этом строится характер текста – пожалуйста. Может требоваться для смыслового эффекта и атмосферы, для усиления, раскрытия обстоятельств места, удивительного места, в конце концов. Паустовский в этом отношении мастер непревзойденный. Одни «Блистающие облака» чего стоят. И я негодую по поводу сухарей и болванов, смеющихся над тем, что у него там обычный ростовский фонарь шипящей звездой назван. Таков метафорический взгляд! Каждый по-своему видит и слышит. Неужели лучше было пускаться в трезвые характеристики? Дескать, стрелка компаса на лирику, настроение вечернее, рандевушное, но жужжат мухи, мотыльки дуреют и лампу менять пора. А вот всякие вставные условности, тривиальные интерьеры, суконные псевдосвязки… Это не для меня. Конечно, вокруг главного действия всегда что-нибудь происходит, поля цветут или ледоход. Но в суповом остатке, да, суповом, в этом приблизительном бэкграунде нечасто плавают какие-нибудь заметные диковинки. И особенности, взывающие к нам для того, чтобы мы на них остановились отдельно. Хотите выяснить? Так сходите сами и посмотрите. Пока позволяет климат, пока вас не закрыли на карантин, на вооруженный конфликт. И выясните эмпирическим путем, как в луже купается небо, может ли закат быть кирпичным и какими подтеками покрывается угол здания, когда четверолапые справляют на него нужду и маркируют территорию.

Новый текст я затевать не собирался, волочить дальше эту арбу на своем горбу. Но узнал о ее смерти. О кончине собаки, которую в прошлые дни ненавидел. Собаки особой породы. Особаки. Никогда не предполагал, что такое возможно. Кто бы предупредил, мол, будешь охреневать, на пальму лезть благодаря безобидной скотинке. А теперь – грустить по ней и оплакивать.

Смею думать, что человек я не самый жадный и в меру брезгливый. Странно вырывать у голодного домашнего питомца кусок из пасти. Или, наоборот, не знать, как до этого существа дотронуться. Но на любой прогулке, в любом парке или лесу она всегда находила какую-то грязь. И с потрясающей последовательностью умела зарыться в нее полностью, от кончика хвоста до носа. Поваляться на кучках, оставленных лошадьми, – милое дело. Вообще прогулка воспринималась ею как удобный случай для дополнительных сюрпризов. И поисков пищи. Этот зверь жрал все. От компьютерных флешек до собственных экскрементов. Особенным успехом пользовались турецкие донер-кебабы, заглатывавшиеся вместе с фольгой. Фирменный номер. Если нечего было есть, съедалась бумага, кромсалась, пережевывалась. В основном туалетная. Реже – простая. Иногда поглощались какие-то придорожные сорняки. Тогда я про собак многое понял. Преданность относительная. Кто покормил – тот и друг. Кто постоянно кормит – тот и хозяин.

До меня она жила с арабом. Хозяйка собачки. Бекс. Точнее – Ребекка. Немка, хотя имя еврейское. И, похоже, этот парень так и остался ее главной любовью, самой серьезной. Мне казалось, что наш роман развивается бурно. Мы могли, например, бесконечно целуясь, идти под дождем домой. И все же подруга частенько рассказывала про него. Как с ним… Ах, ничего такого особенного. Всего лишь приучилась к закускам в виде оливок и пеперони. И без итальянских прелюдий ужин был для нее не ужин. Это раздражало нас обоих. Потому что привычку покупать антипасти, точнее ингредиенты к ним, нужно было заранее приобрести. А я меньше всего думал о козьем сыре, моцарелле и пармезане.

В ряду нового и текущего Бекс ценила быстрые и горячие увертюры, легко забывая про острые разработки. Зато охотно упоминала свой прежний большой городской секс, происходивший в головокружительных режимах: в кинотеатре во время сеанса, в течение шестидесяти минут в его квартире, или блицевый – в сквере под баскетбольным кольцом. И я вздрагивал, поскольку смысл подобных экскурсов был не совсем понятен. Зачем такие тонкости? В отместку? Тогда за что? Лишний раз подразнить? Но я не мудак чугунный. Дополнительный повод неожиданно разоблачиться, способ завести или просто подчеркнуть, как было клево до