Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

же угля в брикетах, у кого-то водонагревательные приборы электрические, а у кого незабвенные АГВ. Слоистость в одежде, толстые свитера и колготки помогают справиться с искушением включить батареи-радиаторы лишний раз. Еще более деликатный вопрос – стопки книг. Моя бывшая жена сравнения с книжным червем не выдерживает. И дело тут не во внешности и щекотливой формулировке. Ассортимент печатных изданий – брошюр и томиков, томившихся в ее квартире накануне нашего знакомства, – ограничивался опять-таки сакраментальным Жванецким, Библией и еще чем-то из разряда учебной литературы. Однако, когда общему очагу вздумалось необратимо чадить и гаснуть, вынос книжек из дома стал задачей, достойной заправских шпионов и самых умелых отечественных алкоголиков эпохи застоя. Головоломка для резидента – как транспортировать собственную макулатуру. Не из-за предъявленных встречных прав. Слишком велик был риск, что жена, узнав о предстоящем расставании, домашнюю библиотеку не пощадит. Сани я стал готовить загодя. Потихоньку заменял русские книги немецкими, доставшимися бесплатно или по дешевке, старался соблюсти цвет и дизайн. А когда книжка, предназначенная к удалению с полки, оказывалась слишком заметной, делал цветную копию корешка и клеил на подходящий торец. Телефонно-адресные справочники легко сошли за энциклопедии. Бутафорские фолианты влезли в прочие щели. Результат ошеломил бы любого агента: жена ничего не заподозрила. Что касается Бекс, увести у нее книжку было несложно по другой причине: счёта она им не вела, контроль потеряла давно. И хотя слыла запойным читателем, превосходные авторы громоздились у нее вдоль плинтусов, шедевры отдыхали на обувном стеллаже, наконец, на простой реечной этажерке из магазина стройматериалов. Гончаров и Вальтер Беньямин, Якоб Ленц и Герман Гессе, Довлатов и Достоевский, Зигфрид Ленц и Фонтане, Брехт и Кестнер, вереница послевоенных восточногерманских: Штриттматтеры, Хухель, Штефан Хайм, Айк, Апитц, Вольфы – Криста и Фридрих, Сара Кирш и целое собрание сочинений Юрия Брезана – с трилогией о Крабате, герое лужицкой саги.

Помните, что сказал Б-гу охотник, вечный соперник Крабата? Где собака, там и конь. Собака у Бекс уже была, вот только коня не имелось. Я, конечно, не господь всемогущий, однако поднапрягся и помог приобрести очередного четвероногого друга. Ребекка постоянно в конюшни ездила, с лошадками чужими общалась. Досуга – вдоволь. Плакалась, что мы слишком мало времени вместе проводим. А я по городу ношусь взад-вперед. И жену бывшую периодически навещаю: та в Германии едва справляется в одиночку. Мой вывод был прост: подругу нужно чем-то занять. А то еще, чего доброго, до адюльтера дело дойдет.

Сидя за очередными альбомами, рассматривая портреты орловских рысаков и арабских скакунов, ахалтекинцев и «тракенов», уточнил, насколько реальна покупка. Оказалось, что да. Осуществима. О спортивном, боевом и динамичном жеребце речи не было, но приобрести не слишком планетарного в холке мерина, беспородного, рядового, впрочем, годного в хозяйстве, можно было сильно не напрягаясь. Так и произошло. Потом появились объездчики-берейторы (я и слов таких раньше не знал!), специфические корма, например мэш – лошадиная каша из отрубей и семечек, варится зимой и улучшает пищеварение, запах держится долго. Постоянные смены конюшен, дружбы, но чаще – разборки с соседками по выгону и коновязи. Ребеккины разборки, разумеется. Жалобы на соседок. Путешествия верхом чащами гевельскими. В стодолах ласточки селились массово, облепляя верхние балки.

И все бы ничего, если бы не избирательная забывчивость Бекс. Подруга демонстрировала не просто капризы, это были курьезы девичьей памяти. Иной раз игравшие на руку мне. Такая особенность нейронных связей позволяла задержаться, например, у вышеупомянутой бывшей жены, сославшись на прикладные факты и вчерашние договоренности. Печальнее становилось тогда, когда синапсы Ребекки помогали ей забывать и нивелировать нечто хорошее. Вот и мой подарок для нее со временем тоже как-то потускнел. Не сам по себе, конечно. Объективной важности не утратил. Но, как выразился бы мой российский друг Рябчиков, резонер и философ, потерял свою детерминированность, каузальность. Теперь Бекс сильнее волновали расходы, связанные с уходом за конем, она все отчетливее просила участвовать в его содержании. И я помогал. Хотя полевыми подробностями да и самим гнедым не слишком интересовался. Может быть, именно тогда в Ребекке проснулась дикая мысль, что этим подарком я предполагал купить ее? Сделать своей собственностью, личным имуществом.

Стала ли кличка нашего рысака причиной подобного взгляда на вещи, не знаю. Я не вникал, имела ли она какое-то отношение к племенным книгам, масти и экстерьеру, несла ли тайные смыслы в себе. Странным образом мерина звали… Крабат. Привет Брезану. Вот уж ответственное прозвище, ничего не скажешь. У собачки ник был попроще – Герлинда. Иногда я обзывал ее Гирляндой. Или вовсе Гирей, но это случалось в плохом настроении. Линда – для немецкой краткости и удобства.

Если смотреть по-прутковски – в корень, заметишь, что у каждого не только свой конь, но и свой конвой. Конвой овчарочный бывает тоже вполне очарователен, когда собака домашняя, а не служебная. И все же неизмеримо лучше, если вас сопровождает забавное приземистое существо, возвышающееся на каких-нибудь тридцать пять сантиметров над тротуаром и уровнем моря. Порода охотничья, однако повышенная ушастость и триколор масти, то бишь тройной окрас, поначалу не давали возможности всерьез отнестись к предназначению, вложенному древними римскими или британскими собаководами в это крепкое четверолапое государство. Однажды Гирька подтвердила свою исконную миссию. Погналась по полям за зайцем – зверем едва заметным: серая шерсть полностью сливалась с пашней. В старину сказали бы, умчалась стремглав. Только ее и видели, пыль столбом, скорость курьерского поезда. Зайца Гирька все-таки не догнала, не притащила добычу в зубах, но была весьма близка к цели.

С другой охотой – плутовской ловлей мороженого летом – эта паинька справлялась куда успешнее. Эскимо нередко оказывалось ее трофеем на всяческих променадах. Подпрыгнуть на высоту детской руки, согнутой в локте, гончей давалось легко. Соблазн затмевал собачий рассудок. Достаточно было нам с Ребеккой и постороннему малышу отвлечься или зазеваться, к вящей печали наивного обладателя лакомства и его родителей. Следует отметить, что кошка Дашка, сопровождавшая мое детство, тоже была горазда на казусы и каверзы. Для нее не представляло труда опрокинуть елку на Новый год и съесть дождик с елки. Гирька могла исступленно кромсать кебаб вместе с фольгой, а тут фольга в чистом виде. При моем рассказе на уроке английского о том, как я провел зимние каникулы, все в классе держались за животы. Однако Гирькина дерзость меня пугала. Ведь котяру мы не выпускали на улицу.

Просыпалась Гирлянда рано и, разумеется, будила всех: кормите меня. Хотя Ребекка тоже вставала ни свет ни заря. С жавороночным ритмом подруги