За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

После того как Джип ранним утром сбежала от мужа, он несколько недель повсюду ездил за ней – по Лондону, в Милденхем и даже в Шотландию, куда ее увез отец. На этот раз она оставалась непреклонной в своем решении, и Фьорсен, сдавшись, укатил за границу. С тех пор от него не поступало никаких известий за исключением нескольких путаных слезливых писем, очевидно написанных в пьяном угаре. Со временем и такие перестали приходить, и Фьорсен не давал о себе знать вот уже четыре месяца. Казалось, что он подвел черту и окончательно исчез из ее жизни – уехал в Россию, Швецию… да какая разница куда.

Джип опустила на колени щетку для волос, еще раз вспомнив, как шла с ребенком по безлюдным мрачным улицам ранним туманным утром в октябре прошлого года и, смертельно уставшая, ждала на тротуаре и звонила у дверей, пока ей не открыли. С тех пор она часто задавалась вопросом: только ли страх подтолкнул ее к странному бегству? В то время она ни на минуту не сомневалась в естественности своего поступка. Отец и тетка Розамунда уговаривали ее подать на развод, и, несомненно, были правы, но природное чутье Джип восставало против, не разрешало с кем-либо делиться душевными тайнами и страданиями или делать вид, что когда-то она была влюблена, хотя на самом деле никогда не любила мужа. Нет, она сама виновата, что вступила в брак без любви.

Любовь не есть любовь,

Когда она при каждом колебанье

То исчезает, то приходит вновь[21].

Какая ирония, что спутник дал ей прочитать именно эти строки – если бы он только знал!

Джип поднялась со стула перед зеркалом, окинула взглядом комнату, в которой всегда спала в детстве. Выходит, Брайан все это время помнил ее. У нее не было ощущения, что она встретила совершенно незнакомого человека. В любом случае теперь они знакомы. Внезапно Джип увидела лицо Брайана прямо перед собой на стене или если не его именно, то настолько похожее, что тихо ахнула. Ну конечно! Как странно, что она его сразу не узнала. В коричневой раме висела фотография знаменитой картины то ли Боттичелли, то ли Мазаччо «Портрет юноши» из Национальной галереи. Она влюбилась в это полотно много лет назад, и с тех пор портрет висел у нее на стене. Широкое лицо, чистый взор, твердые, четкие очертания губ, смелость – все такое же с той лишь разницей, что живой прототип был англичанином, а не итальянцем, обладал более шутливым нравом, породистостью, меньшей романтичностью, немного напоминал выходца из эпохи королей Георгов. Как бы он смеялся, расскажи она ему о сходстве с изображенным на портрете деревенским церковным служкой с пышной шевелюрой и маленькими рюшами на воротнике. Джип с улыбкой заплела в косы волосы и легла в постель, но сон никак не приходил.

Она слышала, как вернулся отец и поднялся в свою комнату, как часы пробили полночь, потом час… два, непрерывный глухой шум Пикадилли. Джип накрылась одной простыней, но все равно изнывала от духоты. В комнате витал запах, похожий на аромат жимолости. Откуда он мог взяться? Она, наконец, встала и подошла к окну. На подоконнике, за шторами стояла ваза с жасмином. Наверно, это отец – как мило с его стороны!

Уткнувшись носом в белые цветы, Джип невольно вспомнила свой первый бал, вечер, полный удовольствия и разочарований. Может быть, и Брайан Саммерхей тоже ездил на такие балы. Если бы его представили ей и она танцевала с ним, а не с тем, кто поцеловал ее в плечо, возможно, иначе относилась бы теперь ко всем мужчинам. И если бы он проявил к ней обожание, как все остальные в тот вечер, возможно, он ей тоже понравился бы и не только понравился… Стала бы она смотреть на него, как смотрела на всех других воздыхателей до встречи с Фьорсеном – как на недостойных ее внимания мотыльков, что вьются вокруг свечи и опаляют свои крылышки? Возможно, она бы извлекла урок, потеряла бы спесь и опустилась на землю!

Взяв веточку жасмина, вдыхая ее аромат, Джип подошла к портрету. В тусклом свете различались лишь овал лица и нацеленные на нее глаза. Цветочный аромат щекотал ее нервы, что-то робко шевельнулось в глубине сердца – как переворачиваемая страница, как взмах крыльев. Не выпуская из рук ветку жасмина, она сцепила пальцы на груди, в которой опять робко дрогнуло сердце.

Когда она наконец заснула, было уже очень поздно или, скорее, очень рано. Ей приснился странный сон. Джип скакала на старой кобыле по цветущему полю. На ней было черное платье, на голове – венец из ярких, заостренных кристаллов, она сидела верхом без седла, подтянув кверху колени, и скакала с такой легкостью, что едва чувствовала под собой конскую спину, а вожжи в руках были сделаны из длинных искривленных прутов жимолости. Джип напевала на ходу, взгляд порхал туда-сюда, то опускаясь на поле, то поднимаясь в небо; она ощущала себя безмерно счастливой, легче тополиного пуха. Во время скачки старая кобыла то и дело поворачивала голову и откусывала цветы жимолости; внезапно лошадиная морда превратилась в лицо Саммерхея – он обернулся и с улыбкой посмотрел на нее. Джип проснулась. Через щель между шторами, которые она раздвинула, чтобы взять цветы, на нее падала полоса солнечного света.

Глава 2

В тот же вечер Саммерхей в поздний час вышел из маленького дома в Челси, в котором жил в Лондоне, и спустился к реке. Когда находишься в определенном настроении, подчас неудержимо тянет туда, где немного ощущается главенство природы: на холмы, в леса, к воде – в места, откуда небо видно целиком и где ощущаешь себя союзником стихий. Человек одинок, когда любит, и уходит из жизни тоже в одиночестве. Никому нет дела до одиночки, поглощенного личными переживаниями, и сам он тоже ни на кого не обращает внимания. Ему не до того! Саммерхей стоял у берега, подпираемого каменной стеной, и смотрел на звезды сквозь ветви платанов. Время от времени он глубоко вдыхал теплый неподвижный воздух и, сам того не замечая, улыбался. Он почти ни о чем не думал, отдав сердце во власть сладостного ощущения, по членам пробегала легчайшая дрожь. Брайан сел на скамью и закрыл