Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

неуместной. Царила атмосфера эйфории и веселья, и, несмотря на карканье со всех сторон, они не стали мишенью ни для глаз, ни для палок, ни для нежелательного внимания прохожих – разве есть дело тому, кто поглощен городской суетой, до каких-то ворон?

Собрание шло полным ходом. Обсуждались ужасные последствия, вызванные меняющимся климатом и действиями людей, боготворящих науку. Со всех сторон раздавалась карканье, а птицы-экологи доставали из-под крыльев подготовленные речи и зачитывали их. Кому позволял опыт, импровизировали. Собрание отвечало одобрительно-восторженным карканьем. Или скажем так: людям слышалось одно только «кар-кар», как это бывает с любым незнакомым языком, будь то хинди, маратхи, тамильский или азбука Морзе. Вороны впутывали друг друга в долгие дискуссии на разных языках или, если учитывать, что прилетели они из разных областей, на региональных диалектах, но оставим, пожалуй, здесь политкорректность – все-таки речь идет о воронах – и назовем это кар-кар-речиями. Небо звенело от их бходжпури, майтхили, авадхи и браджа.

Культура дебатов была хороша знакома воронам, и они смело высказывали свои мысли. У них было не принято бездумно наскакивать и заклевывать того, кто высказывал свое мнение, было ли оно основано на личном опыте, умозрительных заключениях или обычном недопонимании. На это великое собрание ворон стоило посмотреть. Старые птицы, чье черное оперенье не побелело, но лишь приобрело белесый оттенок, школьники, студенты, мужчины и женщины – все открыто обсуждали, что мир погряз в хаосе и даже их острый ум терпит поражение. «Раньше мы без барометра, компаса, термометра, агрометра, Гугла и Твиттера знали, что приближаются дожди, лесные звери выходят на охоту, ветер не утихнет, семь братьев-болтунов[107] тоже, мышь превратится в льва, облако станцует и так далее, и тому подобное. Взглянув на лицо, понимали сердце – этот негодяй сожрет тебя, а этот йогин даст напиться из своего сосуда. Мы утрачиваем эти способности, потому что люди вторглись в атмосферу и снуют, угрожая своими стетоскопами, телескопами и прочими там скопами и пуская слюнки при виде наших детей».

В какой-то момент стали обсуждать Эль-Ниньо.

Один юнец, которому кружила голову собственная молодость – слегка дерзкий и взбудораженный, не то в шутку, не то из любопытства начал спрашивать:

– Что за Нина?

– Ниньо, – объяснил сосед.

– Эль-Ниньо, – сказал другой знаток.

– Ле-что? – переспросил юнец, ворочая клювом.

– Эль, Эль, – сказал старший, повысив голос.

– Как Аль-Бируни? [108] Аль-Азхар?[109] – улыбнулся юнец.

– Будь внимательней, не стоит все превращать в шутку, – вступила почтенная дама.

И как раз тогда появилось бескрылое и беззаботное существо, которому суждено было нарушить все их планы.

В вечерней темноте, сгущавшейся среди отступивших дождей, остановилась машина, из нее вышел человек и остановился на той тропинке, которая вела к зеленым насаждениям и возле которой проходило воронье собрание. Он расстегнул ширинку и внес свой посильный вклад в дело загрязнения.

– Эй ты, – вскинулся юнец, как будто готовясь ударить. – Какого черта явился сюда гадить, кар-кар?

– Глянь только! Нагадил и идет нас разгонять.

– Проклятье! – опять закричал юнец. – Думает, раз мы добываем еду среди мусора, нам нравятся помои и нечистоты?

От его воплей весь молодняк разбушевался:

– Не знает, что мы не забываем лиц. Сейчас уцелел только потому, что родители утихомиривают нас, мол, шанти-шанти[110], но ты еще попадешься мне, и сразу клюну в глаз, так что… – Он угрожающе поднял лапу с растопыренными когтями и сделал выпад клювом, изображая, как лишает противника глаза.

– Давайте поддержим кампанию «Чистая Индия»! – сказал сын главы собрания. – Все чиновники здесь, давайте прямо сейчас рассмотрим предложение! Выберем кого-то из молодых, вручим им камеры, и пусть они фотографируют тех, кто гадит в общественных местах и оскверняет природу, а другая группа пусть распечатает много фотографий и везде развесит. Тогда негоднику станет стыдно, и он перестанет.

– Нынче стыд в большом дефиците, – сказала печальная ворона.

Тогда одна юная ворона из тех, что разве-я-хуже-других, начала подскакивать:

– К каждой фотографии нужно привязать камень и распа-нахать головы этим мерзавцам. Я вообще люблю кидать камни в лысых.

В тот самый момент Старший, совершенно не обращая внимания на ворон, шуршащих на холмах и деревьях, запрыгнул сначала на холм, а потом на дерево. Поднялся переполох, старшие кричали, что в толпе нужно соблюдать спокойствие, лететь вереницей, не сталкиваться друг с другом и не создавать препятствий для стариков и детей, но возникли опасения, как бы у юнца и его товарищей не вскипела кровь, ведь они были напуганы этим внезапным появлением, и этого было достаточно, чтобы считать напугавшее их существо своим врагом, а еще страх показывает нас такими, какими мы не очень-то хотим себя видеть, – чувство собственного достоинства утрачено и остается только барахтаться или тонуть.

И вот представьте себе, как холмы и деревья начали подпрыгивать из-за разбушевавшихся ворон, тогда стали раздаваться голоса: «Пожалуйста, успокойтесь! Если кто-то из молодых украл телефон, свисток или дамру, пожалуйста, не включайте, не свистите, не играйте, чтобы мероприятие прошло спокойно».

Но вороны раздухарились. Хотели провести собрание во что бы то ни стало. Поднялось такое карканье, и дерево начало так прыгать, как будто выросшие на нем двухголовые затеяли восславить Шиву яростным танцем тандава.

– Эй, кар-кар, загаживайте свои дома, какого черта приперлись сюда? Наш дом – вселенная и природа, уничтожив которую, этот бескрылый народец строит свои дома. Не терпится покончить с собой – вперед, но нас-то зачем тянуть за собой? Куда мы пойдем, когда наши деревья и наше небо вы повалите на землю? Мы не возражали против экскрементов, пока они были органическими. Наши деревья умели отделять молоко от воды и цвести. Но теперь экскременты – это ядовитый химический раствор, сжигающий корни, землю и воздух, – вот что происходит, и мы будем бороться с этим.

Из клювов опять полетели слова, и было представлено еще множество докладов, когда это бескрылое существо, помочившись на землю, подошло к окруженному холмами и камнями дереву, на котором заседали вороны. А оно забралось не только на холм, но и, подпрыгнув, залезло на ветку дерева. Как будто все эти двухголовые вороны были невидимыми, и он мог плюхаться куда вздумается.

– Ну конечно, они и на наш цвет смотрит свысока. Какое неуважение! – карканье превратилось в рев. – Мы черные, и что с того! Мы вороны[111].

То есть теперь на кону была их честь.

– Тебе нет дела до наших тревог, до наших жизней и даже до нашего существования. Ты нас просто не видишь! Ладно, одного, второго, но ведь вся наша братия невидима для тебя. Как