Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

– Нет-нет, – сказал он, услышав их разговор, – сари тут ни при чем, как и ее плащ-палатка, ее только вчера принес от портного этот хиджра. Она не могла так уменьшиться за одну ночь, а платье было выше щиколоток. Поэтому я и мог следить за движением ее ног. Виноват шах-соловей[142], прилетевший в розовых лучах рассвета и усевшийся на ту ветку, на которую вы повесили сари Почампалли, усыпанное манго. Мама увидела его и, подобно тому, как все поддаются на обман шахов, обманулась. Сила – это ложь, но тот, кто возгордился ей, начинает считать ее истиной. Как шах, который стал настолько свирепым и грозным, что и Гитлер в подметки не годится. Глупые люди – они позволяют такой силе сосредоточиться в одном человеке, считая ее символом порядочности, закона и красоты, которые сделают мир лучше, но она служит лишь своему владельцу. Не извольте считать это моим уязвленным самолюбием – да, я черный – ну и что? – у меня тоже есть сердце, и я совсем не стремлюсь стать шахом-соловьем, лебедем или кем-то еще. Но ваша Мама вступила в совершенно новую жизнь. Все, что видит, – новыми глазами, взволнованной душой и телом. Оступилась. Захотела вспорхнуть к шаху-соловью, но это мы порхаем. Если бы она пошла быстро, птица бы ускользнула, поэтому она хотела медленно-медленно повернуться. Поняли?

Ни черта не поняли. Но к этому моменту утомленные и удрученные муж и жена разошлись по разным углам: жена накрывала на стол завтрак, а муж вернулся в кровать и, закрыв глаза, пытался скрыться от тоски в лабиринтах гнева. Юнец подумал, что теперь все успокоились и будут слушать. Он постучал громче. Тук-тук.

Старший открыл глаза. В окне перед ним была ворона, купающаяся в мягких лучах солнца. Он осторожно протянул руку, чтобы полностью отодвинуть занавеску. В глазах вороны скакало и подпрыгивало проворство. Оба лицом к лицу, глаза в глаза.

Знал ли Старший, что эта ворона прилетала в тот печальный вечер? И вряд ли догадывался, что его голову чуть не размозжили. Кто знает, казались ли ему все вороны на одно лицо, как американцам – сардары, немцам – корейцы, белым – черные, безобразным – совершенные, негодяям – облака, распутникам – женщины, людям – муравьи. Вообще Старший выглядел так, как будто начал узнавать эту птицу. Отпрыск же стал с воодушевлением рассказывать, считая, что его слушают.

Тот, кто не понимает, услышит только «кар-кар», но в его речи было все: и выразительность, и убедительность, и настоящие чувства. Юнец говорил:

– Сами рассудите, если сердце скачет, как ворона, а ноги стали черепахой, разве не упадет тогда пожилой человек? Сердце вашей Мамы и ее ноги шли разными путями: одна нога шагнула вперед, а другая – назад. Наверное, шах-соловей этого и хотел, – подвел он итог своего политического анализа. – Привычный ритм был нарушен, и случилось то, что случилось. Мамины шлепки начали скользить, и, пытаясь вернуть равновесие, она стала поворачиваться назад. Ваша Мама кричала: «Ой-ой-ой», ваша сестра стояла ошеломленная, ну а я в оцепенении. Пока я сообразил, что надо подскочить, подхватить, удержать, она с шумом шлепнулась на пол.

Как раз в это время появился Сид и в своей обычной манере сказал: «Доброе утро, старик! Смотри, ворона тоже говорит: “Доброе утро! Мам, есть что поесть?”»

И все сошлось.

Ссора утихла. Сид уселся. Мама протянула ему тост и фасоль. А еще поджаренные грибы, она наколола их на вилку и хотела первую порцию отправить в рот старшего сына, но они соскочили и укатились под стол, а вороний сын подскочил в нетерпении. Старик увидел, как он подскочил, нагнулся, достал грибы и бросил ему в окно.

– Мой муж никогда не исправится. – Мама покачала головой, но гнев ее растопил Сид.

– Эта ворона получше тебя – молча слушает меня и не возражает.

Сид рассмеялся. В глазах юнца загорелся хищный огонек, но он прилетел с важным сообщением и еще раз повторил:

– Ешьте скорее, и пойдемте! Мама упала.

– Я пошел, – вскочил Сид.

Юнец решил, что Сид услышал его.

– Важная встреча с членами Всемирной ассоциации олимпийцев, если дело выгорит – жизнь удалась.

– Сначала сходи к бабушке, она упала! – сказал юнец, одновременно глотая кусок.

– К бабушке когда пойдешь? – спросил Старший.

Юнец посмотрел на него с благодарностью.

– После воскресенья.

– Отнеси ей сари. Как бы не упала.

– Она упала, но сари тут совершенно ни при чем, – объясняли Старшему юнец и доктор.

Но карканье вороны авторитета не имеет, а у доктора либо он есть, и тогда поддакиваешь каждому его слову, либо нет, и тогда на все – «нет». А еще кто-то говорит, что дело в понимании, а кто-то, что – в сердце, и это два разных подхода.

47

– Нет, – сказал доктор.

На каждый его вопрос Дочь отвечала с готовностью и с каждым вопросом пугалась все больше.

Того, кто и так испуган, напугать легко. Где недоглядела? По ошибке считала Маму абсолютно здоровой и пренебрегала уже солидным возрастом? Иногда ночью приходила из гостевой комнаты, чтобы проверить ее. Когда слышала вдалеке звон браслетов или как включается свет в ванной. Мама при виде ее вздыхала: «Уф-ф-ф, иди уже, я в порядке». А когда Мать ее не видела, Дочь наблюдала, как она захватывала всю кровать. Дочь улыбалась: «Только посмотри, как ей радостно со мной».

Но сегодня случилось такое, как если бы страх вознамерился преподать Дочери урок, мол, очень вы смелая. Утром она сделала чай, чтобы они вместе посидели на балконе, и вдруг Мама совершенно без причины, вместо того чтобы шагнуть вперед, стала заваливаться назад. Она как будто смеялась нараспев: «Ой-ой-ой», и, став кораблем, поплыла назад, а ее сандалии – плюх-плюх – двигались, как весла.

Секунда или две стали вечностью. Дочь поставила поднос и бросилась, чтобы подхватить Маму, но к тому моменту та уже накренилась назад, сползла по стене и оказалась на полу. Дочь успела только слегка толкнуть ее в поясницу, и, возможно, это спасло Маму от удара головой о стену, в остальном же – полный шок, потому что Мама упала и смотрела с удивлением: «Что случилось?» – и с удивлением ответила: «Господи, я упала».

Дочь испугалась. Ловила, но не поймала. Не ударила ли голову? Как поднять? Как будто в тысячу раз тяжелее стала. Дочь потащила ее по полу в поисках какого-нибудь предмета, с помощью которого смогла бы поднять. Мамино