Крейсер «Суворов» - Александр Ермак

На приказы не реагирует, на человеческие слова плюет. Когда в очередной раз Вадим потребовал от Чекина выучить обязанности по боевому расписанию, «карась» посмотрел на него, чуть ли не зевая. А другие «молодые» в это время следили за тем, чем кончится противостояние: если Чекину можно «послать» старшину и «годка», то и им следует также «забить» на службу.

У Вадима не было выбора. Он провел свою так хорошо получавшуюся в боксерской секции «двоечку»: правой – в челюсть, левой – в печень. Чекин отпрянул назад, потом согнулся и упал к ногам Белаша.

– Плесните на него воды! – приказал Вадим застывшим в ужасе наблюдателям-«карасям».

Чекин через несколько минут полностью пришел в себя. Уже до конца дня он выучил книжку «Боевой номер», которая ему месяц «не давалась»!

Конечно, об этом случае от Слепы или какого-то другого «партийца» узнал Морозов. Но что, что еще оставалось делать Белашу, чтобы не разрушить тот единственный порядок, на котором держится боеготовность корабля?! Кого испугаешь предусмотренными уставом наказаниями? Наряд вне очереди? Смешно: в условиях недокомплекта экипаж и так тянет вахту без продыху. Если объявить наряд вне очереди, то матрос вообще с дежурства сменяться не будет.

Наряд на камбуз, которым пугают в кино? Картошку чистить? Так это не наказание – отдых получается от вахты…

На гауптвахту? На «кичу» матроса не пошлешь, потому что командованию придется заморачиваться с оформлением документов и, что еще более важно, дисциплинарную статистику портить. И пока провинившийся будет на гауптвахте чалиться, кто за него и за сопровождающего офицера станет повседневные обязанности исполнять?

В корабельный карцер? Так это тоже, считай, освобождение от вахты – отдых…

В дисциплинарный батальон? Да, это серьезное наказание. Порядки в «дисбате» страшные: там охрана зверски издевается надо всеми, в том числе, и над «годками». Но, чтобы попасть в дисбат, нужно совершить особо тяжкое преступление: серьезно покалечить сослуживца или избить офицера. Из-за других «мелочей» никто с корабля сор выносить не будет. Ведь полкорабля в дисбат не отправишь. Кто служить-то останется?

Нечем по закону наказать матроса. Тем более что он уже и так наказан жуткими условиями пребывания на корабле. Даже свой быт матросу трудно довести до более-менее человеческого состояния. Что можно купить на зарплату в семь рублей при средней по стране в сто пятьдесят? Конечно, матроса кормят, одевают. Но как?

Каждый день на корабле едят то, что дают. Всезнающий Матроскин показывал Белашу нормы отпуска: матросу полагается 4 000 калорий в день. Конечно, самое вкусное из «нормы» до общего стола не доходит: «распределяется» между приближенными к камбузам офицерами, мичманами и «годками». Но все-таки еды, хоть и не очень вкусной, на крейсере достаточно. Если на суше продукты легко уводятся «на сторону», то с корабля не так-то просто загруженные мешки, коробки или банки обратно вынести. Если что и уходит за борт и в специальные баки, так это отвратительно приготовленные «сечка», гречка, капуста, сухая картошка… Каждый день из кубриков выносят полные «цинки» отходов. Такая вот бесплатная еда. Калории в ней есть, а витаминов нет. Все матросы просят выслать из дома в посылках лук, чеснок, сухофрукты…

Иногда, все в кубрике скидываются, и если удается договориться с начальством, чтобы оно отпустило «гонца» в лавку на пирсе или в поселковый магазин, то удается побаловать себя конфетами, пряниками, молоком. Так умилительно читать об этом у Матроскина:

«Большой» чай у нас в кубрике давно уже стад традицией, которая родилась по инициативе комсомольской организации. Рецепт его прост: закупаются на все подразделение сладости, все то, чего порой так долго не видит военный моряк, делается свежая заварка, сдвигаются все столы в один – общий. Вечером, после напряженного ратного труда, рассаживаются в кубрике моряки, и начинается чаепитие.

Старшина 2 статьи К.Пасько и матрос А.Бахадыров как paз получили посылки. И вот на столах рядом с сибирским вареньем из черники лежат ломтики вяленой среднеазиатской дыни.

Поднимается горячий пар над кружками с чаем. Лица покрываются румянцем, ведется оживленный разговор. Некоторые вспоминают друзей и подруг, оставленных дома, другие делятся планами на будущее, кто-то обсуждает последние новости.

Но каждый раз, когда выпита уже не одна кружка чая и на лбу появляется испарина, начинается нескончаемый спор о том, чей родной край лучше. Все больше и больше моряком втягиваются в спор, и страсти разгораются не на шутку.

Но вот наступает перелом. Спорщики, поглядев на пустые кружки и вытерев капельки пота со лба, приходят к единому выводу: каждому по душе его родной край, но все же всех нас объединяет большее – горячая сыновняя любовь к нашей большой многонациональной Родине.

Выходят моряки из кубрика на бак, мелькают тут и там тлеющие огоньки сигарет, и над бухтой тихо плывут песни. Матросы поют о друзьях и товарищах, о суровой флотской службе, о родимом доме, о большой любви к нашей Отчизне…»

Не только пряники, но и сигареты, бритвенные принадлежности матрос покупает на свои семь рублей. Хорошо, если пришлют что-то в посылке родители, потому что иначе на «излишества» денег просто нет. Если купишь конфеты или печенье, то не останется денег на туалетные принадлежности. Не будешь же мыться выдаваемым хозяйственным мылом, бриться месяцами пятью «положенными» тупыми, не берущими щетину лезвиями «Нева». А одеколон, лосьон после бритья, туалетная бумага вообще к выдаче не предусмотрены.

Никто не подарит тебе и часы: следи за временем, как век назад, по отбиваемым раз в полчаса склянкам. Или приобретай «котлы» за свой счет.

И одежду приходится докупать самому или, опять же, просить, чтобы выслали из дома. Если не поддеть на зимнюю вахту снизу теплое белье и шерстяные носки, то, оказавшись на верхней палубе в одной лишь уставной одежде, можно отморозить себе все жизненно важные органы…

Проблемы с бытом у матроса на каждом шагу. Воды ни на стирку, ни на бачкование организованно не дают: ищи, где хочешь. Имеется на борту стиральная машина, но к ней и очередь, и после пары стирок в этом могучем агрегате от простыней и робы остаются одни лохмотья.

Отремонтировать обувь, подстричься не так просто. Есть на корабле и штатный парикмахер, и сапожник, и портной, и, кажется, все предусмотрено для того, чтобы каждый моряк имел, как и положено, образцовый внешний вид. Но если принести корабельному сапожнику «прогары» на починку, тот только отмахнется

– Гвоздей нет, кожи нет, да и молоток куда-то запропастился…

Так что приходится самостоятельно чинить обувь, подгонять рабочее платье, просить кого-то из товарищей, чтоб подстриг,