За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

но играть не стала, а просто сидела, сложив руки на коленях и глядя на клавиши. В памяти всплыла песня о разбитом сердце, которую молодая певица исполняла на концерте Фьорсена.

Нет-нет, она не сможет! Она не бросит любимого. По щекам Джип ручьем побежали слезы.

Перед домом остановилось такси. Джип не поднимала головы, пока в комнату не вбежала Бетти.

Глава 14

Когда Джип, дрожа всем телом, вошла в столовую, Фьорсен, стоявший с ребенком у буфета, двинулся ей навстречу и вложил дочь в ее руки.

– Забери ее и делай что хочешь. Будь счастлива.

Прижав девочку к груди и отступив к двери, Джип промолчала. Сердце так неистово колотилось, что она при всем желании не могла вымолвить ни слова. Как дождь на умирающего от жажды, хлынуло облегчение. Благодарная, озадаченная, сконфуженная, она все же подсознательно улавливала в альтруизме мужа нечто эфемерное и неестественное. Ну конечно! Дафна Глиссе! Интересно, какая сделка за этим стоит?

Фьорсен, очевидно, почувствовал, что она догадалась, и потому воскликнул:

– Да! Ты никогда в меня не верила! Никогда не считала, что я способен на добрые поступки! Почему?

Джип склонила лицо над ребенком, чтобы муж не увидел, как у нее дрожат губы:

– Я сожалею, очень сожалею.

Фьорсен приблизился и заглянул ей в лицо:

– О, боже! Боюсь, я никогда не смогу тебя забыть. Никогда!

На глазах у него заблестели слезы, Джип смотрела на него растроганно, взволнованно, но все еще с глубоким недоверием.

Фьорсен вытер лицо ладонью. У Джип мелькнула мысль: «Он хочет, чтобы я заметила его слезы! Ах, сколько во мне безнадежного скепсиса!»

Муж угадал ход ее мыслей и неожиданно пробормотал:

– Прощай, Джип! Я не законченный негодяй. Я не такой!

Рванув дверь на себя, он исчез за ней.

Это пылкое «я не такой!» уберегло Джип от нервного расстройства. Нет, даже на пике самоотверженности Фьорсен не мог забыть о себе.

Избавление, даже полное, осознается не сразу, но когда то, чего она избежала, и то, что ожидало ее в будущем, окончательно предстали перед ней в полный рост, ей захотелось кричать на весь мир о своей пьянящей радости. Как только Бетти взяла ребенка на руки, Джип села писать письмо Саммерхею:

«Любовь моя, я пережила ужасный период. Пока я была с тобой, муж похитил моего ребенка. Он написал мне письмо, обещая отдать девочку назад, если я откажусь от тебя. Я поняла, что не смогу оставить тебя: даже ради дочери, а сейчас он принес ее назад – целую и невредимую. Завтра мы все выезжаем в Милденхем, но очень скоро, если я тебе еще нужна, поедем куда захочешь. Отец и Бетти позаботятся о моем сокровище до моего возвращения, а потом, может быть, поселимся в старом доме, который мы вместе осматривали. У тебя есть последняя возможность все отменить. Загляни в будущее, загляни подальше! Не поддавайся глупой жалости или соображениям чести. Умоляю тебя – будь абсолютно уверен в своих чувствах. Сейчас я еще выдержу, если буду знать, что тебе хорошо. Потом будет поздно. Если ты будешь несчастен из-за меня, хуже горя не придумать. Ох, будь уверен в себе, будь уверен! Я все пойму – я ни капельки не лукавлю. А сейчас – спокойной ночи или, быть может, прощай.

Твоя Джип».

Она перечитала письмо, и ее бросило в дрожь. Неужели она действительно выдержит, если он передумает? Если заглянет далеко-далеко в будущее и решит, что игра не стоит свеч? Ах, лучше уж сейчас, чем позже.

Джип запечатала письмо и села ждать отца. «Зачем человеку сердце? – думала она. – Кто наделил его такой слабостью?»

Десятью днями позже на станции Милденхем, держа отца за руку, Джип почти ничего не видела сквозь туман перед глазами. Отец последние дни, после ее признания в безоглядной любви к Брайану, вел себя молодцом – ни слова упрека, ни единой жалобы.

– До свидания, дитя мое! Береги себя, пришли телеграмму из Лондона, а потом – из Парижа, – сказал Уинтон и с улыбкой добавил: – Твоему другу повезло, а мне нет.

Туман перед глазами превратился в слезы, закапавшие на отцовскую перчатку.

– Не уезжай слишком надолго, Джип!

Она порывисто прижалась мокрой щекой к щеке отца. Поезд тронулся с места, Уинтон, насколько она могла видеть, не уходил с перрона, все махал и махал серой шляпой. Совсем ослепнув от слез под вуалью, Джип забилась в угол купе. Она ни разу не плакала с тех пор, как покинула отца ради неудачного замужества. Но теперь, расставаясь с ним, на пути к невыразимому счастью, не удержалась от слез.

Странно, но ее сердце за это время окрепло.

Часть IV

Глава 1

К началу мая маленькой Джип было почти четыре с половиной года, девочка стояла у клумбы с тюльпанами, кивками привлекая двух индеек, изящно тянувших шейки из зарослей цветов. Дочь была невероятно похожа на свою мать – то же овальное лицо, те же большие ясные карие глаза, – но выглядела как современный ребенок, привыкший проводить много времени на воздухе: волосы, чуть завивающиеся на концах, аккуратно подстрижены, точеные, смуглые до колен ножки привычны к солнечным лучам.

– Индейки! Вы порядочные нахалки, верно? Идите сюда!

Протянув руки ладонями кверху, девочка попятилась от края клумбы. Индейки, элегантно переступая ногами с длинными пальцами и тихо курлыча, шли за ней в надежде, что в смуглых ручках появится какое-нибудь угощение. Солнце клонилось к закату – подходило время чаепития – и бросало поверх крыши красного кирпичного домика косые лучи, расцвечивая процессию богатыми красками. Маленькая Джип была одета в синее платьице, в каштановых волосах сверкали золотистые искорки, трава усыпана звездочками маргариток, черные птицы выделялись просвечивающими на солнце алыми сережками и пестрыми черно-белыми хвостами, и все это на фоне тюльпанов – багряного, красного и желтого моря. Подманив индеек к открытой калитке, маленькая Джип выпрямилась и заявила:

– Ах вы, проказницы. Кыш!

Закрыв за птицами дверцу, она отправилась под орешину, единственное крупное дерево в саду, обнесенное кирпичной оградой, под которым лежал престарелый скотч-терьер и, погладив собаку по белой морде, проговорила:

– Осси, Осси, ты меня любишь?

Увидев на крыльце мать, девочка вскочила и крикнула:

– Осси! Осси! За мной!

Первой подбежав к матери, она обняла ее за ноги. Старый скотч-терьер медленно поплелся следом.

Скованная объятиями дочери, Джип следила за приближением верного пса. Прошло почти три года, но она мало изменилась. Лицо стало мягче