За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

последнее время сомнения только набирали силу. Он ничем не был связан с ней и мог легко покинуть ее, если бы Джип ему наскучила. Но в то же время не связывало ли его с ней – причем безо всяких на то оснований – нечто большее, чем брак? Именно эти мысли, скорее даже тени мыслей, вызывали у нее в последнее время грусть, которую заметил отец.

В неосвещенном кабинете, где по полу улитками ползли пятна лунного света, она присела за конторку Брайана: он частенько работал здесь над разлучавшими их судебными делами. Джип поставила локти на деревянную столешницу и, глядя на лунный свет, сцепила пальцы; мысли бродили вокруг воспоминаний, которые почему-то не шли дальше момента их встречи. На лице Джип появилась невольная улыбка, время от времени она издавала тихий удовлетворенный вздох.

Как много воспоминаний, и почти все – приятные! Самое яркое доказательство всемогущества ювелира, создавшего человеческую душу, это то, что человек помнит только солнечные блики и не запоминает темноту. Полтора года, прожитых вместе с Фьорсеном, и пустые месяцы после расставания – все это растаяло как туман в ярком свете последних трех лет. В чистом небе осталось лишь единственное облачко сомнения не больше горсти: действительно ли Саммерхей любит ее так же сильно, как она его, испытывает ли он такое же удовольствие от ее общества, как она – от его? Природная недоверчивость не позволяла Джип почувствовать себя в полной безопасности: ее разум пребывал в постоянном напряжении, сравнивая прошлые дни и вечера с настоящими. Предчувствие, что в ее случае любовь будет отчаянно безоглядной, совершенно ее не обмануло. Брайан стал для нее дороже жизни. Когда любовь охватывает человека, чья гордость в равной мере служит источником и беспокойной силы, и слабости, неудивительно, что такой человек начинает сомневаться.

Для своей одиссеи они выбрали Испанию, смуглую, непохожую на Европу страну лириодендронов и горластых уличных торговцев водой, где мужчины в широкополых черных шляпах сидят на лошадях плотно, словно прищепки, а одетые в черное женщины с дивными глазами выглядят так, будто предпочли бы прятать лицо под восточной чадрой. Они провели последние дни сентября и начало октября, месяц веселья и очарования, словно в восторженном трансе: бродили по улочкам Севильи. Это были дни, полные объятий, смеха, непривычных ароматов и еще более непривычных звуков, оранжевого света и бархатных теней, испанской душевной теплоты и глубокой торжественности. Алькасары, девушки, торгующие сигаретами, цыгане-танцоры из Трианы, древние бурые руины, по которым они ездили верхом, мужчины на улицах и площадях, сидящие на солнцепеке и ведущие глубокомысленные разговоры, торговцы водой и дынями, мулы, почерневший от солнца сказочный оборванец, подбирающий окурки, вино из Малаги – все в одном, огонь и мед! Севилья так околдовала их, что они решили больше никуда не ехать. Обратный путь вел через выжженные нагорья Кастилии, Мадрид, картины Гойи и Веласкеса, потом настало время Парижа – приближался период судебных тяжб в Лондоне. В Париже они прожили неделю в причудливой маленькой гостинице с лифтом. Номера состояли из одних спален без гостиных; там были кофе, резные кровати, дровяное отопление, настоящая французская горничная, а на первом этаже – популярный у гурманов ресторан с официантами, похожими на монахов. Перед внутренним взором Джип, наблюдавшей за лунным светом, возникли три памятных эпизода той недели: долгая прогулка на машине по лесу среди листопада и живописных деревьев на звонком от свежести воздухе, под сверкающим, как алмаз, небом; остановка перед «Вакхом» кисти Леонардо в Лувре. Не обращая внимания на испорченный реставрацией розовый тон кожи, забыв об окружающем мире, она, подобно фигуре на картине, внимала тайной музыке сфер, от которой растут цветы и зарождается жизнь. И наконец, последнее, неприятное воспоминание вечером накануне возвращения в Англию. После посещения театра они ужинали в ресторане гостиницы, как вдруг в зеркало она увидела, что в зал входят и садятся поодаль трое – Фьорсен, Росек и Дафна Глиссе! Как у нее не вырвался крик, Джип до сих пор не могла понять. Пока троица делала заказ, можно было не опасаться: Росек был гурманом, а девушка наверняка проголодалась, – но после этого они неизбежно заметили бы ее – граф не упускал из виду ни одну юбку, куда бы ни приходил. Притвориться, что закружилась голова, и незаметно уйти в номер? Или все рассказать Брайану? А может быть, лучше сидеть, смеяться и болтать как ни в чем не бывало?

Отраженное в зеркале лицо Джип разрумянилось, глаза горели. Увидев ее, они сразу поймут, что она счастлива, влюблена и ничего не боится. Джип тронула ногой ногу Саммерхея под столом. Как ярко он выглядит по сравнению с этими двумя бледными городскими креатурами – загорелый, крепкий! Как она могла позариться на Фьорсена с короткой бородкой, бледным лицом и кошачьими глазами? Как она могла?! Брр! В зеркало Джип увидела, что глаза Росека с черными тенями вокруг остановились на ней: внезапный блеск зрачков, поджатые губы и легкий румянец, выступивший на щеках, выдали, что он ее узнал. Что он предпримет? Дафна сидела к ней спиной и была занята едой. Фьорсен смотрел прямо перед собой с хорошо знакомым Джип кислым видом. Все теперь зависело от коварного коротышки, который однажды поцеловал ее в шею. Джип ощутила приступ физического отвращения. Если бы ее любимый знал, кто сидит всего в пяти шагах от него! Однако она продолжала улыбаться, говорить и трогать его ногой под столом. Росек сообразил, что Джип их тоже заметила и даже находит в этом некоторое удовлетворение. Он наклонился и что-то прошептал на ухо Дафне Глиссе. Девушка обернулась, приоткрыла рот и проронила сдавленное «ах». Бросив неуверенный взгляд на Фьорсена, она вернулась к еде. Уж кто-кто, а Дафна наверняка горела желанием уйти из ресторана раньше, чем Фьорсен заметит Джип. И действительно – вскоре балерина поднялась, да с таким царственным видом, будто ей принадлежал весь мир. Манто было аккуратно накинуто ей на плечи, и, бросив с порога последний озадаченный взгляд, девушка вышла. Ушли! Пытка закончилась!

– Пойдем, дорогой, – попросила Джип.

Ей показалось, что они оба избежали смертельной опасности, не потому, что эти двое могли причинить ей или ее возлюбленному какое-то зло: могла возникнуть новая вспышка острой боли и ревности у Брайана при виде Фьорсена.

Женщина, тем более замужняя, будучи одного с мужчиной возраста, намного старше его, особенно если тот никогда не состоял в браке. Все первые недели совместной жизни Джип не покидала настороженность. Она видела, что Брайан – мальчишка по части знания