За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

он никогда ее не упоминал! Растрачивает себя? На что? На жизнь с ней? А может, это правда? Разве Джип сама не говорила однажды, что Брайан разучился смеяться? Она стала лихорадочно рыться в памяти. Да, во время прошлогодних рождественских каникул во Флоренции он был, как всегда, очень оживлен. А сейчас уже май. Можно ли вспомнить хотя бы один день, когда он был заразительно весел, как прежде? Она попробовала – и не смогла. «Я тебе вот что скажу: ты растрачиваешь себя». В сердце Джип внезапно вспыхнула ненависть к неведомой женщине, способной такое сказать. От огня, пробежавшего по жилам, запылали уши. Джип так и подмывало схватить письмо и разорвать в клочки, но бюст, словно насмехаясь над ней, сторожил его. Джип отвернулась, думая: «Надо пойти и встретить его на улице. Здесь невозможно ждать».

Набросив пелерину, она вышла в освещенный луной сад и медленно направилась по белеющей тропе к станции. Волшебная ночь, сухо – ни одной росинки! Свет луны покрыл инеем стволы и ветви деревьев в буковой роще, окуная в призрачный серый цвет испятнанные тенями стволы. Джип срезала дорогу до станции, направившись через рощу. Не шелохнулся ни один лист, не пошевелилась ни одна тварь. Должно быть, так выглядит Земля, населенная одними деревьями. «Надо проводить Брайана домой этой же дорогой», – подумала Джип, ожидая его на окраине рощи, на некотором расстоянии от станции возле места, где он должен был пройти. Джип не желала давать людям лишнюю пищу для пересудов – любые пренебрежительные отзывы о ней раздражали Брайана, и она не хотела предоставлять сплетникам лишний повод. Пришел поезд, проехал, тарахтя, автомобиль, промелькнул велосипедист, потом появился первый пеший пассажир – бежал во все лопатки. Джип узнала Брайана и, окликнув его, отступила в тень. Он застыл как вкопанный, потом бросился к ней. Преследование не заняло много времени, и, оказавшись в его объятиях, Джип сказала:

– Если ты не очень голоден, дорогой, давай немного задержимся – здесь так чудесно!

Они сели на большое корневище. Прислонившись к Брайану, глядя на черные ветви, Джип спросила:

– У тебя был трудный день?

– Да. Задержался из-за поздней консультации: старик Лейтон пригласил меня на ужин.

Джип показалось, что земля поплыла у нее под ногами.

– Лейтон из Итон-сквер? На званый ужин?

– Нет, там были одни старики, Берти и Диана.

– Диана? Та самая девушка, которую мы встретили на выходе из театра?

– Когда? А-а… Ну и память у тебя, Джип!

– Да, я хорошо помню, если что-то представляет для меня интерес.

– Вот как? Разве она представляет для тебя интерес?

Джип посмотрела ему в глаза:

– Да. Она умна?

– Гм! Пожалуй.

– И влюблена в тебя?

– Боже праведный! С чего бы?

– Разве такого не может быть? Ведь я-то влюбилась.

Брайан принялся целовать ее губы и волосы. Закрыв глаза, Джип думала: «Надеюсь, он целует меня не потому, что не хочет отвечать». Несколько минут они сидели в освещенной луной буковой роще молча.

– Скажи честно, Брайан, тебе никогда-никогда не казалось, что ты растрачиваешь себя со мной впустую?

Она могла поклясться, что уловила секундную дрожь в его пальцах. Однако лицо Брайана сохранило открытое, умиротворенное выражение; все тем же тоном, которым всегда подтрунивал над ней, он произнес:

– Ну ты как скажешь! Что за шуточки, милая?

– Обещай, что, если я тебе надоем, ты не станешь это скрывать. Обещай!

– Хорошо, только я не думаю, что это случится при нашей жизни.

– Я не настолько уверена.

– А я уверен.

Джип подставила губы и постаралась утопить в поцелуе врезавшиеся в память слова: «Я тебе вот что скажу: ты растрачиваешь себя…»

Глава 4

Саммерхей, спустившись на следующее утро вниз, прямиком прошел в кабинет. Он не находил себе места. «Растрачиваешь себя!» Куда он подевал письмо от Дианы? Помнится, Джип вошла как раз в тот момент, когда он закончил читать его. Брайан перерыл все ящики и ячейки, передвинул все предметы на конторке, наконец, отодвинув бюст, увидел письмо и с облегченным вздохом схватил его.

«Дорогой Брайан!

Я тебе вот что скажу: ты растрачиваешь себя. Да-да, милый мой. Il faut se faire valoir![26] Ты способен сделать шаг вперед только одной ногой, вторая застряла в какой-то загадочной яме. Одной ногой в могиле – и это в тридцать-то лет! Нет, правда, Брайан, освободи свою ногу. Тебя столько всего ждет впереди. Не надо важничать и советовать мне не совать нос не в свои дела. Я говорю от имени всех, кто тебя знает. Мы все чувствуем, какого рода болезнь губит нашу розу. К тому же ты мой любимый кузен еще с тех пор, когда мне исполнилось пять лет, а ты был несносным десятилетним задирой. Мне противно думать, что ты медленно съезжаешь вниз, в то время как должен быстро подниматься вверх. Ах, я понимаю. Пусть мир катится к ч… и все такое. Но как же ты сам? Мне кажется, что это ты катишься к ч… Довольно! Когда ты приедешь к нам? Я прочитала книгу, о которой ты говорил. Автор, похоже, полагает, что любовь – это голая страсть, а страсть всегда нечто роковое. Так ли это? Может быть, ты знаешь?

Не обижайся на мой брюзгливый тон.

Диана Лейтон».

Брайан засунул письмо в карман и в ужасе опустился на стул. Оно, похоже, пролежало под бюстом целых два дня! Видела ли его Джип? Он взглянул на бронзовый лик: великий философ смотрел на него прищуренными глазами, словно говоря: «Что ты знаешь о человеческом сердце, мальчишка: о своем, своей любовницы, этой девушки, да о чьем угодно? Сердце еще заставит тебя поплясать! Заверни его в бумагу, обвяжи бечевкой, запечатай печатью, засунь в ящик стола и запри на ключ. А назавтра оно выберется наружу и будет плясать канкан на жалких обертках. Ха-ха-ха!» «Старый козел, у тебя у самого нет сердца! – подумал Саммерхей. – Джип, наверно, все еще стоит наверху в комнате и поправляет прическу. Надо быть подлецом, чтобы хотя бы в мыслях…» – «Эй! – словно говорили глаза бюста. – Уж не жалеешь ли ты ее? Очень странно! Почему бы тогда не пожалеть эту рыжую девушку с обжигающе яркой белой кожей и карими глазами, ведь они жгут по-настоящему, а?» Старый дьявол! Сердце Брайана принадлежало Джип, и никто в мире не мог его у нее отнять!

Брайан плюхнулся в кресло, где Джип вчера вечером вызывала в уме памятные картины, и тоже принялся их вызывать. Как сильно он ее любит! Она