За гранью. Поместье - Джон Голсуорси

всегда будет дорога ему, как в самый первый день. Тонкие губы мыслителя кривились в усмешке: «Что правда, то правда, милейший! Однако сердце – престранная штука, в нем так много свободного места!» Брайна заставил обернуться шорох.

На пороге стояла маленькая Джип.

– Привет! – поздоровался он.

– Привет, Байрин!

Девочка подбежала к нему, он подхватил ее и поставил себе на колени. В ее пушистых растрепанных волосах играли солнечные лучи.

– Ну что, цыганочка? Кто дотянется до такой высокой девочки?

– Я хочу верхом!

– Хоп-хоп-хоп!

– Байрин, давай сыграем в Шалтая-Болтая!

– Хорошо, пошли! Он приподнял ее и понес наверх.

Джип занималась одной из тех сотен мелочей, которые женщины продолжают делать после того, как объявят «я готова». Маленькая Джип воскликнула: «Шалтай!» – и мать отложила булавку, не желая нарушать священный обряд.

Саммерхей присел на стульчик для ног перед кроватью, растопырил локти, втянул голову в плечи и надул щеки, изображая яйцо, затем неожиданно – но только не для маленькой Джип – повалился спиной на кровать.

А она в свою очередь изображала всю королевскую конницу и всю королевскую рать в попытке собрать Шалтая-Болтая. Эта давнишняя игра, которую Джип наблюдала сотню раз, сегодня имела особый оттенок. Если он все еще может резвиться, как юный сорванец, чего стоят ее сомнения? Глядя, как маленькие детские пальцы тянут совершенно невозмутимое лицо Брайана то в одну, то в другую сторону, Джип думала: «Как посмела эта девушка заявить, что он растрачивает себя!» Ночью пришло убеждение, что эти слова написала именно та высокая рыжая белокожая девица, кого они встретили на выходе из театра, – та самая Диана, с которой вчера ужинал Брайан. Шалтай-Болтай вновь сел на стульчик для последнего акта драмы. Вся королевская рать облепила его со всех сторон, чтобы сделать яйцо еще круглее, и с визгом и хохотом оба повалились на пол. Какой он еще мальчишка! Нет, она не будет дуться и портить себе весь день.

Однако после полудня и продолжительной скачки по холмам Джип повернула голову и неожиданно спросила:

– Она любит охоту?

– Кто?

– Твоя троюродная сестра Диана.

Брайан ответил небрежным тоном:

– Подозреваю, ты хочешь спросить, охотится ли она на меня?

Джип и этот тон, и сопутствующее выражение лица были хорошо знакомы – Брайан злился, но она была уже не в силах остановиться.

– Да, хочу.

– Ты решила меня приревновать, Джип?

Этой фразе, холодной и неприкрытой, не место в разговоре двух влюбленных – от такой фразы сердце говорящего проваливается в бездну тревожного уныния, а сердце слушающего сжимается от недоброго предчувствия. Джип пустила лошадь галопом. Брайану ничего не оставалось, как только последовать за ней. Когда она снова осадила коня, он заглянул ей в лицо и опешил. Оно превратилось в каменную маску.

– Я не хотел тебя обидеть, Джип, – ласково произнес Брайан.

Она лишь покачала головой. Нет, как раз этого он и хотел – уязвить ее! Ничего, она не даст ему нового повода.

– Посмотри на это продолговатое белое облако, – сказала она, – и на зеленое, как яблоко, небо. Завтра будет дождь. Каждый погожий день надо проводить так, будто он последний.

Саммерхей ехал рядом: расстроенный, виноватый, но все еще немного сердитый.

Ночью Джип плакала во сне, а когда он разбудил ее, всхлипывая, прижалась к нему.

– Ох! Какой ужасный сон! Мне приснилось, что ты разлюбил меня!

Он долго держал ее в объятиях и успокаивал. Никогда! Он никогда ее не разлюбит!

Увы, но тучки размером с горсть имеют свойство иногда распухать и затмевать свет целого дня.

Глава 5

Закончилось лето, однако в сердцах обоих навсегда пролегла борозда недосказанности. По субботам и воскресеньям, иногда вместе с маленькой Джип и Уинтоном, но чаще без них, Джип и Саммерхей спускались к реке. Для Джип Темза сохранила очарование первого дня, проведенного на воде, – так сохраняет романтический ореол заколдованный мир. Она всю неделю тянулась душой к этим нескольким часам наедине с Брайаном, как если бы пространство воды вокруг лодки отгораживало ее не только от мира, готового отнять у нее возлюбленного, если только дать ему такую возможность, но и от той стороны характера Брайана, которую она когда-то называла георгианской. Джип даже отважилась однажды прийти в здание суда, чтобы посмотреть на Брайана в парике и мантии. С жестким серым полукружием на широком лбу Брайан выглядел суровым и мудрым, принадлежавшим к миру, в который ей заказан вход, плотью от плоти блестящей казуистики судебного процесса. Она покинула суд с ощущением, что до сих пор знала Брайана только с одной стороны. На реке эта сторона – милый, медлительный, беззастенчиво влюбленный мальчик – полностью принадлежала ей: он клал голову ей на колени, прыгал с лодки в воду, поднимая фонтаны брызг, или, засучив рукава и расстегнув воротник, медленно греб с улыбкой на лице вниз по реке, напевая: «Уходи, ты плывешь по течению», либо, проголодавшись, взмахивал веслами как одержимый, чтобы побыстрее вернуться домой к ужину. Какое это блаженство – избавиться на несколько часов в неделю от растущего понимания, что Брайан никогда не будет принадлежать ей полностью. И все-таки борозда недосказанного становилась все шире, ибо сомнения в сердце одного любящего имеют свойство сказываться на сердце другого.

Когда наступило время отпусков, Джип приняла героическое решение. Пусть Брайан один едет в Шотландию: проведет месяц без нее и как следует отдохнет. Бетти возьмет маленькую Джип на море, а она сама тем временем съездит с отцом на воды. Джип с таким упорством отстаивала свое решение, что после множества возражений Брайан в конце концов пожал плечами:

– Ну, хорошо, я поеду, если тебе так хочется избавиться от меня.

Хочется избавиться? Когда ей невыносима сама мысль о разлуке! Однако Джип обуздала эмоции и с улыбкой сказала:

– Наконец-то! Вот и молодец!

Пусть он говорит что угодно, лишь бы вернулся к ней таким, каким был вначале. Она не стала спрашивать, куда он поедет и у кого остановится. Танбридж-Уэллс, это симпатичное чистилище, где отставной люд готовит свою душу к последней отставке, дремал на холмах, застроенных рядами коттеджей сносного качества. В этом году местные общинные поля и леса избежали испепеляющего зноя, поэтому в августе отставная публика почти не убегала отсюда на берег моря. Отдыхающие делали покупки в «Пентайлзе», гуляли по пригоркам, махали клюшками для гольфа на траве в парках, ходили друг к другу на чай и посещали церкви, которых тут было великое множество. Их лица словно отражали невидимый золотой свет славного небытия – такими бывают блики