Миттельшпиль - Шеннон Макгвайр

Они оставляют машину на перехватывающей парковке во Фримонте и засовывают купюры в автомат, пока он не выдает парковочный талон на двадцать четыре часа. Доджер выхватывает его из рук Эрин, ныряет в лабиринт припаркованных машин и через пару минут выныривает с другим талоном. Этот действителен только восемь часов. Она приклеивает его к лобовому стеклу, бросает взгляд на Эрин и поясняет:

– Теперь любой, кто посмотрит на эту машину, подумает, что она тут уже больше половины суток. Она не могла нас сюда привезти.

Теперь она уже не просто описывает физические понятия, хотя сама этого не сознает, – она в шоке. Они оба в шоке. Такие вещи следует преподносить постепенно, понемногу, по чуть-чуть погружая подопытных в их новую реальность. Вместо этого Эрин бросила их на самую глубину, рассчитывая, что они поймут, как плавать. И они плывут. Доджер абсолютно права насчет талона и машины. У Ли или кого-нибудь вроде нее есть способы проследить их до этой парковки даже после того, как они покинут автомобиль. Рука славы затухла еще где-то на автостраде, сделав их видимыми и для обычного зрения, и для метафизического наблюдения. Их найдут. Но, когда Ли явится сюда, она обнаружит, что след остыл еще шестнадцать часов назад, потому что все это время было куда-то перенесено. Все это время было передвинуто.

Доджер сама не знает, что делает. Но это не повод этого не делать. Начав двигаться, дети невероятной дороги действуют инстинктивно, и инстинкты редко их подводят.

– Отлично, – говорит Эрин. – Идем. Нам нужно понять, где мы, а потом понять, куда двигаться дальше.

Это Фримонт, Калифорния, в области залива Сан-Франциско – все они прекрасно это знают, и все понимают, что это не имеет значения. На самом деле они в стране Под-и-Над, а в стране Под-и-Над иногда самое трудное – найти дорогу домой.

Женщина была невозможно прекрасна. Она выглядела как субботнее солнце, как шоколадный торт, как вечер без домашних заданий. Ее улыбка была как мамина похвала – вся сладкая и ласковая, и Циб уставилась на нее во все глаза, желая лишь одного – поскорее броситься в эти незнакомые приветливые объятия.

«Если ты ей поверишь, то уже никогда не вернешься домой», – прошептал голос в глубине ее сознания, голос, так похожий на голос Девочки-вороны, что Циб едва не оглянулась через плечо, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь за ней следом. Это было глупо. Девочка-ворона была с Эйвери, искала замóк, подходящий к их костяному ключу. Эйвери нельзя было оставлять одного. Он такой ранимый.

Циб никогда не дозволялось быть ранимой. С самого рождения ей втолковывали, что нужно быть жесткой, дерзкой, самой подниматься, отряхиваться и бежать дальше. Порой она задумывалась, каково это – когда тебе можно упасть и остаться лежать.

– Здравствуй, девочка, – сказала невероятная женщина. – Как тебя зовут?

– Циб, – сказала Циб.

– Меня зовут Королевой мечей. Мне бы очень хотелось с тобой подружиться.

А. Дебора Бейкер «За лесоградной стеной»

Книга VI

Под-и-Над

Простите меня, дети мои, но я вас никогда не узнаю.

А. Дебора Бейкер

Я стал безумцем, страдающим долгими приступами ужасного здравомыслия.

Эдгар Аллан По

Угольная пыль

Лента времени: 00:01 PDT, 17 июня 2016 года (наконец новый день)

Полночь встречает Ли Барроу в аэропорту: она сходит с самолета и впервые ступает на калифорнийскую землю. (Нет, не впервые, ничто для нее не впервые, ибо слишком немногое может произойти в первый раз для таких, как она: она – мозаика, палимпсест, слишком много душ вплетено в самую ее суть. Где-то в глубине женщина, которой она когда-то была, ворочается и плачет в беспокойном забытье, вспоминая запах эвкалипта, доносящийся с ветром, вкус морского воздуха, крики чаек – ярких и белокрылых, летавших над калифорнийским побережьем.)

Она стряхивает ощущение, что привидения, из которых она соткана, пробудились, и направляется к машине, присланной специально для нее. Мужчина за рулем – алхимик, последователь учения Рида, и он уже давно догадался, что выживет с большей вероятностью, если будет держаться подальше от своего наставника и его вездесущей хватки. Другой мужчина, который молча открывает перед ней дверь машины, – конструкт: глина, лягушки и ловкое применение науки. Ли приберегает для него ядовито-сладкую улыбку.

– Как давно ты его сделал? – спрашивает она, устроившись на заднем сиденье, застегнув ремень и пристроив пистолет на коленях. На взлетной полосе частный самолет, доставивший ее сюда, заруливает в ангар дожидаться ее возвращения.

– Шесть лет назад, мэм.

– Глина, местные амфибии и…

– Железнодорожная сталь, мэм. Украденные рельсы. Я предпочел придать ему дополнительную устойчивость. Пришлось отказаться от речевых функций, зато вы можете въехать в него на автобусе, а он и не заметит.

– Хм-м… – В голосе Ли слышится сомнение. Массивный конструкт садится на переднее пассажирское сиденье, не заботясь о ремне безопасности – все равно его длины не хватило бы. – Это мы еще посмотрим.

Алхимик за рулем становится молчаливее своего конструкта. Не существует коллег или работников Джеймса Рида, которые бы ничего не знали о Ли Барроу: где Рид ее нашел, что она такое. Чтобы кукла пережила своего создателя… она должна обладать неизмеримой силой.

– Ты их нашел? – Вопрос звучит легко, даже ласково. В этот момент Ли можно было бы принять за обычную женщину, которая разыскивает своих друзей.

– Нет, мэм, – отвечает алхимик.

– Почему?

Момент прошел. Теперь в ее голосе звучит обещание боли, от которой никуда не деться, и его руки стискивают руль.

Когда позвонил Рид, он сразу понял, что, вероятно, не переживет эту ночь. У него не было возможности отказаться. До сих пор он еще лелеял надежду, но теперь надежда исчезла, улетучилась.

– Они бросили машину. Я могу вас туда отвезти.

– Вези, – говорит она, откидываясь на сиденье. – И побыстрее. Сегодня я не слишком терпелива.

– Да, мэм. Клайд?

Конструкт открывает бардачок и достает Руку славы. Она очень маленькая. При жизни ее владельцу было не больше шести лет.

Ли никак это не комментирует. Отказ некоторых людей использовать Руки славы, сделанные из детей, всегда казался ей бессмысленным: убитый ребенок не оживет волшебным образом, если вы откажетесь использовать его останки. Мясо есть мясо. Мясо существует для того, чтобы его использовали, и каждый, кто думает иначе, наверняка заблуждается насчет своего места в этом мире.

Конструкт зажигает Руку. Машина наполняется сладким запахом воска и горелой плоти. Ли делает глубокий вдох, а безымянный алхимик, скрытый от