Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

– Кинрик, я многим рисковала и рискую ради тебя и ради дела, которому ты служишь, – сурово напомнила ему Эйлан. – Но я не могу поставить под удар Лесную обитель, принимая у себя политических беженцев без дозволения Арданоса. – Она коротко приказала что-то прислужнице, и та со всех ног побежала по тропе к домику архидруида, построенному неподалеку.

– Эйлан, ты понимаешь, на какую судьбу обрекаешь этих девочек? – спросил Кинрик.

– А понимаешь ли ты сам? – резко парировала она. – Почему ты так уверен, что Арданос будет против?

– О чем речь? – раздался новый голос. Все обернулись. Эйлан нахмурилась, Кинрик вспыхнул гневом, Диэда побледнела – но что за чувства обуревали ее, Эйлан не знала. – Твоя прислужница столкнулась со мной уже у калитки, – пояснил Арданос.

Эйлан указала на детей.

– Бригитте я ничем помочь не могу, – отрезал Арданос, выслушав Верховную жрицу. – Ее предупреждали о том, что случится, если она попытается взять власть в свои руки. Но с ней обойдутся мягко; даже римляне не повторяют одних и тех же ошибок чаще, чем раз в сто лет. Что до девочек, тут я в замешательстве. В будущем от них можно ждать беды.

– Но не сейчас, – решительно заявила Эйлан. – Я считаю, что дети не отвечают за проступки родителей. Сенара и Лиа могут позаботиться о малышках. Если мы дадим им новые имена и ни в чем не будем выделять их среди других детей, на какое-то время они будут здесь в безопасности. Никто ничего не заподозрит. – Верховная жрица горько усмехнулась. – В конце концов, я славна тем, что подбираю бесприютных сироток!

– Ну, может быть, – с сомнением протянул Арданос. – Однако Кинрику лучше убраться отсюда подальше. Я давно заметил: где он, там и неприятности. – Друид сердито воззрился на молодого бритта. Диэда побледнела. – Возможно, римлянам дела нет до девчонок, но тебя они наверняка ищут!

– Пусть только ко мне сунутся – вот тогда и впрямь неприятностей не оберутся, – свирепо заявил Кинрик.

Эйлан вздохнула, подумав про себя, что Кинрику надо бы зваться не вороном, а буревестником. Но она слишком хорошо знала: спорить с Кинриком или с Диэдой – только зря время терять. Все, что она может, – это попытаться сохранить мир еще хоть на какое-то время. Порою ей казалось, будто на плечи ей мучительным бременем легла судьба всей Британии – а ее родственники словно сговорились промеж себя не дать ей сбросить эту тяжесть.

Позвали Сенару, и девушка отвела детей в их новое жилье, а Эйлан вернулась к своим повседневным заботам, оставив Диэду с Кинриком попрощаться наедине. Ближе к вечеру, проходя мимо сарая, где сушились целебные травы, Эйлан услышала рыдания. Это была Диэда.

Едва приоткрылась дверь, молодая женщина вскочила, глаза ее полыхнули огнем – но, разглядев вошедшую, Диэда уронила руки и словно поникла. Эти две женщины давно уже не были близкими подругами, но Диэде, по крайней мере, не было нужды притворяться. Эйлан знала, с кем имеет дело: она не обняла Диэду и не стала пытаться ее утешить.

– Ну, что такое? – спросила она.

Диэда отерла глаза краем покрывала, отчего они покраснели еще больше.

– Он звал меня уехать с ним…

– А ты отказалась, – нарочито ровным голосом проговорила Эйлан.

– Жить изгоями, хорониться в лесах, шарахаться от каждого звука, в страхе ждать, что завтра его того гляди уведут в цепях или зарубят мечами? Эйлан, я такого не выдержу! Здесь у меня по крайней мере есть моя музыка и труды, в которые я верю! Как я могла уехать?

– Ты ему это объяснила?

Диэда кивнула.

– А он сказал, что я, значит, не люблю его по-настоящему, что я предаю наше общее дело… Он сказал, что я нужна ему…

«Конечно, этот идиот именно так и сказал, – подумала про себя Эйлан, – и ни на миг не задумался, а нужен ли он ей!»

– Это все ты виновата! – воскликнула Диэда. – Если бы не ты, я бы давным-давно вышла за него замуж. И тогда, может статься, он не оказался бы вне закона…

Эйлан с трудом удержалась от того, чтобы напомнить Диэде: та по доброй воле дала обеты жрицы – ее ведь никто не принуждал! А потом, когда Эйлан, родив Гавена, вернулась в Лесную обитель, Диэда могла бы уехать не на Эриу, а к Кинрику. Но бедняжке ни к чему разумные доводы, ей просто нужно обвинить кого-то во всех своих несчастьях.

– А теперь я в силах думать только о том, как он на меня смотрел! Пройдут месяцы или даже годы, прежде чем получу от него весточку! А если бы я уехала с ним, я хотя бы знала, жив ли он! – сокрушалась Диэда.

– Не думаю, что ты нуждаешься в моем одобрении – в любом случае, – тихо проговорила Эйлан. – И мне тоже приходилось делать выбор, и не раз – и как бы ты к моим решениям ни относилась, ты видишь, что я научилась принимать последствия и жить дальше. И я тоже рыдала ночами, гадая, верно ли поступила. Диэда, ты, возможно, так никогда и не узнаешь наверняка, права ты была или нет, – все, что ты можешь сделать, это выполнять назначенную тебе работу и надеяться, что однажды Богиня объяснит ее смысл.

Диэда стояла, отвернувшись, но Эйлан показалось, что рыдания ее постепенно стихают.

– Я скажу девушкам, что тебе нездоровится и сегодня вечером ты не сможешь с ними позаниматься, – промолвила Верховная жрица. – Они наверняка будут только рады немного отдохнуть от пения.

Эйлан уже решила было, что с детьми Бригитты все благополучно уладилось, но спустя несколько дней перед вечерней трапезой прислужница сообщила Верховной жрице, что с ней хотел бы увидеться какой-то римлянин.

«Гай!» – сразу подумала Эйлан. Но по здравом размышлении поняла, что Гай никогда не посмел бы явиться в Вернеметон.

– Узнай, кто он такой и что у него за дело, – невозмутимо проговорила она.

Не прошло и минуты, как девушка уже возвратилась.

– Госпожа, это Мацеллий Север, и он почтительно испрашивает разрешения переговорить с вами. Он некогда был префектом лагеря в Деве… – добавила прислужница.

– Я знаю, кто он такой. – Лианнон случалось пару раз принимать его у себя, но ведь Мацеллий с тех пор вышел в отставку. Что, во имя всех богов, ему понадобилось от Верховной жрицы? Выяснить это можно было только одним способом: спросить напрямую. – Пусть войдет, – велела Эйлан. Она оправила платье и, мгновение подумав, опустила на лицо покрывало.

Очень скоро, задев плечом о косяк, вошел Гув – а следом