Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

«Ни один император не вечен», – подумал молодой римлянин, вспоминая последнее письмо Маллея, но вслух он не повторил бы этого даже отцу. Думая о Риме, Гай вспоминал толпы, грязь и ненавистную тогу. Да, Британии не помешало бы чуть побольше солнышка, но знойные южные страны его ничуть не прельщали.

А что до отсутствия наследника мужского пола – может, пришло время рассказать Мацеллию про сына Эйлан? Это ведь с нею отец встречался в Вернеметоне? Для Гая было большим облегчением узнать, что Эйлан способна пойти на уступки. Даже не имея возможности с ней увидеться, Гай убедился, что она благополучна и в безопасности. Не то чтобы он не любил дочерей. Более того, и Лициний обожает всех своих внучек. Но римский закон признает только сыновей. Возможно, это несправедливо – ведь тем самым мальчик ущемит в правах маленькую Целлу, но ничего не поделаешь – закон есть закон.

В конце концов Гай решил ничего не говорить отцу. Лучше смолчать, чтоб потом не пожалеть, подсказывал ему горький опыт.

Глава 26

Кейлин проснулась в серых предрассветных сумерках. Ее била дрожь. Это только сон. Но привидевшиеся образы все еще стояли перед ее внутренним взором – даже сейчас еще более живые и яркие, нежели полог ее постели и дыхание спящих рядом женщин. Жрица села на кровати, всунула ноги в тапочки, ежась от холода, сдернула с крюка накидку и закуталась в нее.

Но теплая шерстяная ткань не согрела жрицу. Стоило ей закрыть глаза – и она как наяву видела серебряную гладь воды, над которой клубился и стлался белый туман. Эйлан стояла на другом берегу, и с каждым мгновением расстояние между ними увеличивалось – словно могучее течение уносило ее прочь. Напугало Кейлин не столько само видение, сколько нахлынувшие вместе с ним чувства – неодолимая тоска и боль утраты.

«Во мне говорят мои страхи, только и всего, – внушала себе Кейлин, – этот сон развеется с рассветом». Не все сны – вещие. Она встала и глотнула воды из фляги.

Под конец между нею и Эйлан взвихрилась серая облачная пелена, отрезав Верховную жрицу от мира. «Так приходит смерть…» Прогнать эту мысль никак не удавалось. Обычные ночные фантазии при пробуждении тают словно утренний туман. Но пророческий сон – сон, обладающий великим могуществом, – обретает все бóльшую отчетливость по мере того, как пытаешься разгадать его смысл. Нельзя просто так взять и выбросить его из головы!

Жрицы постепенно просыпались. Кейлин поняла, что не в состоянии сейчас вынести их любопытные взгляды. Может статься, в саду она обретет душевный покой, необходимый, чтобы справиться с наваждением. Ясно одно: нужно рассказать свой сон Эйлан.

В тот год сразу после празднества Белтайн вступило в свои права изобильное, щедрое лето; леса вокруг обители запестрели цветами. Эйлан, поддавшись на уговоры Миэллин, отправилась вместе с нею собирать травы, за ними увязались Лиа и дети. Под сенью деревьев еще синели колокольчики и распускались кремовые примулы, но в полях уже золотились звездочки лютиков, и ветви боярышника гнулись под тяжестью белоснежных соцветий.

Гавен радостно похвалялся своими знаниями о лесе перед дочками Бригитты, а те, не сводя с мальчугана восхищенных глаз, жадно ловили каждое его слово. Эйлан улыбнулась, вспоминая, как в детстве они с Диэдой хвостиком ходили по пятам за Кинриком. Прислушиваясь к веселому детскому смеху, она понимала, насколько Гавену не хватало товарищей по играм. А ведь скоро ее покинут не только девочки. Гавена тоже отдадут на воспитание в чужую семью.

В Вернеметон они возвратились только в полдень, раскрасневшиеся, говорливые, в венках из цветов.

– Кейлин ждет тебя в саду, – сообщила Эйлид Верховной жрице. – Она там все утро просидела. Даже завтракать не пошла, но уверяет нас, что с ней все в порядке.

Нахмурившись, Эйлан поспешила в сад, так и не сняв широкополой соломенной шляпы, ведь день выдался теплым. Кейлин сидела на скамейки у грядки с розмарином – недвижно, словно погрузившись в раздумья. Заслышав шаги Эйлан, она открыла глаза.

– Кейлин, что случилось?

Старшая жрица подняла голову. В темных глазах читалось такое невозмутимое спокойствие, что Эйлан непроизвольно вздрогнула.

– Сколько уже лет мы с тобою знаем друг друга? – спросила Кейлин.

Эйлан попыталась прикинуть в уме: познакомились они, когда на свет появилась младшая дочка Майри. Но молодой женщине казалось, что на самом-то деле они с Кейлин знают друг друга куда дольше: порою в голове всплывали обрывочные воспоминания, и ей думалось, что они с Кейлин были сестрами в прошлых жизнях.

– Шестнадцать лет, если не ошибаюсь, – с сомнением ответила Эйлан. Выходит, они впервые встретились где-то в конце осени… нет, быть того не может, ведь тогда на дорогах разбойничали дикари из Гибернии, а они бы не поплыли в набег, опасаясь зимних штормов. И снег тогда не шел, зато лило ливмя, вспоминала Эйлан. Это было весной, и весна выдалась ненастная. А на следующий год Эйлан пришла послушницей в Лесную обитель.

– Неужто так долго? А ведь ты права. Дочка Майри, считай, заневестилась, а Гавену уже одиннадцать.

Эйлан кивнула, вдруг с неожиданной отчетливостью вспомнив, как Кейлин навещала изгнанницу в лесной хижине и как сжимала ее руки и отирала лоб влажной тряпицей, пока длились роды. Тогда ей мнилось, что такие воспоминания никогда не померкнут и не потускнеют; а теперь они остались где-то далеко в прошлом, словно давний сон. Их с Кейлин труды в Лесной обители казались куда более настоящими и осязаемыми.

– А теперь у нас тут живут две дочки Бригитты, – задумчиво промолвила Кейлин. – Но их еще до конца года отправят к римлянам и отдадут на воспитание в приемные семьи.

– Горько мне думать, что Бригитта потеряет своих детей, – вздохнула Эйлан.

– Вот уж кого мне ни капли не жаль, – отозвалась старшая жрица. – Сомневаюсь, что она так уж переживала за своих детей, когда позволила Кинрику втянуть себя в заговор.

Эйлан понимала, что Кейлин, скорее всего, права. Но ведь и она – мать и слишком живо помнит, как ей было больно, когда Арданос отобрал у нее маленького Гавена.

– Почему ты заговорила об этом сейчас? – спросила она. – Не верю, что ты прождала меня здесь все утро только для того, чтобы перебирать старые воспоминания, как римский ростовщик подсчитывает золото!

Кейлин вздохнула.

– Мне нужно тебе кое-что сказать, но я не знаю как. Вот я и разболталась о всяких пустяках. Эйлан, мне было знамение