Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

Несмотря на теплый день, сердце Эйлан словно бы покрылось ледяной коркой.

– Что еще за знамение? У тебя что-то болит? Наверняка у Миэллин найдутся нужные травы…

– Я видела сон, и думается мне, он означает, что эта моя жизнь на исходе, – еле слышно ответствовала Кейлин.

«Кейлин умирает?» Эйлан была настолько потрясена, что сумела выговорить только:

– Но почему?..

– Воистину, я не знаю, как тебе рассказать; наверное, такое можно понять, только когда оно случается с тобою, – все так же тихо отозвалась Кейлин.

«О да, – подумала Эйлан. – Это правда: я ведь тоже жрица, пусть и не ахти какая». В присутствии Кейлин она об этом помнила, а вот в другое время частенько в себе сомневалась. После последней встречи с Кинриком она не могла избавиться от ощущения, что стала марионеткой в руках бунтаря, воюющего против римлян; а общаясь с Арданосом, понимала не менее ясно, как именно друид использует ее для того, чтобы поддерживать мир с Римом. За последние пару лет племена поуспокоились, но до Вернеметона доходили слухи о смуте среди римлян. Кинрик не замедлит использовать слабость врагов себе во благо, если римляне восстанут против своего императора. А примкнул бы Гай к такому восстанию? Любил ли он ее когда-нибудь ради нее самой?

Но в глазах Кейлин, с первых же минут их знакомства, Эйлан была прежде всего жрицей – и только жрицей. Благодаря своей подруге и наставнице Эйлан чувствовала, что Богине она все-таки еще нужна. Как бы сильно ни любила она Гая, она не могла забыть о том, что юноша от нее отступился. А вот Кейлин всегда была рядом.

Эйлан беспомощно вскинула глаза на свою сестру-жрицу – и внезапно ее пронзила мысль: «Так уже было когда-то; она умирала в муках на моих глазах».

Внезапно Эйлан захлестнул гнев. Если она ничем тут не может помочь, зачем же Кейлин ранит ее чувства, рассказав про знамение? Эйлан поглядела на старшую жрицу едва ли не с враждебностью. В темных глазах Кейлин мелькнул живой отблеск – точно подводное течение в глубине омута. И тут молодую женщину осенило. «Да ведь она тоже напугана!»

Эйлан вдохнула поглубже, чувствуя, как в душе всколыхнулась и нарастает сила – Кейлин умела пробуждать в ней дух Великой Богини.

– Я, Верховная жрица Вернеметона, повелеваю тебе – расскажи мне свой сон!

Глаза Кейлин изумленно расширились – а в следующий миг слова без удержу полились из ее уст. Эйлан слушала, прикрыв глаза: перед ее внутренним взором, словно наяву, вставали описываемые старшей жрицей картины. Очень скоро ей стало казаться, что она все это видит еще до того, как Кейлин заговорит, как будто подруга пересказывает ей ее же собственный сон. А когда Кейлин умолкла, Эйлан в свой черед поведала ей про белых лебедиц.

– Нам суждено расстаться, – объявила она наконец, открывая глаза. – Что нас разлучит, смерть или иная сила, я не знаю, но потерять тебя, Кейлин, – для меня смерти подобно.

– Но если не смерть, то что же? – спросила старшая жрица.

Эйлан нахмурилась, вспоминая серебристый отблеск на озерной глади под облаками.

– Летняя страна! – внезапно воскликнула она. – Наверняка это и есть то самое место, которое нам снилось! Ты должна туда отправиться, Кейлин, и взять с собою с десяток послушниц. Не знаю, исполним ли мы тем самым волю Богини или бросим ей вызов, но, даже если мы и поступаем неверно, уж всяко лучше делать хоть что-нибудь, нежели просто сидеть здесь сложа руки и ждать, пока смерть заберет тебя!

Кейлин все еще сомневалась, но в глазах ее снова зажегся живой огонек.

– Арданос ни за что этого не допустит. Он – архидруид, и он хочет, чтобы все жрицы находились здесь, в Вернеметоне, под его надзором!

Эйлан с улыбкой посмотрела на подругу.

– А я – жрица-Прорицательница. Предоставь Арданоса мне!

В день середины лета девы Лесной обители вышли на заре собрать росу с летних цветов. Такая роса обладала великой силой – она приумножала красоту и наделяла магией. Говорилось, что, если девушка умоется утренней росой в день летнего солнцестояния и потом посмотрит в прозрачный ручей, она увидит лицо того, кто ее больше всех любит.

Эйлан поневоле задавалась вопросом, зачем это знать жрицам – ведь, в конце концов, все они приняли обеты целомудрия или готовились это сделать. Или почти все они хранили воспоминания о возлюбленных из своей прежней, мирской жизни? Ну да сама она согрешила не только в мыслях! Эйлан от души надеялась, что прочие служительницы Великой Богини способны на бóльшую стойкость.

Послышался девичий смех: жрицы возвращались из леса. Но Эйлан не вышла к ним навстречу. С течением времени она все острее испытывала потребность в ритуальном затворничестве перед большими празднествами. Когда-то она надеялась, что прорицания раз от раза будут даваться легче, но теперь ей казалось, что сохранять равновесие между всеми силами, взыскующими могущества Великой Богини, с каждым годом все труднее.

Перед каждой церемонией, слушая нашептывания Арданоса, Эйлан вспоминала, что, сохраняя и поддерживая мир, она, как и сам архидруид, служит целям римлян. И Эйлан спрашивала себя, насколько оправдан такой союз – даже если оба они полагают, что трудятся на благо Британии.

Дверь распахнулась, и в комнату вошла Кейлин. И она тоже украсила себя венком из алых маков в честь праздничного дня. Щеки ее раскраснелись от солнца; впервые за много дней она словно поздоровела и воспряла духом.

– Ты одна?

– А кому со мною быть-то – в день середины лета? Все девушки ушли собирать цветы, а Лиа увезла Гавена в гости к Майри, – отвечала Эйлан.

– Вот и славно. – Кейлин присела на трехногий табурет. – Нам надо поговорить о сегодняшнем Прорицании.

– Да я с тех пор, как проснулась, только об этом и думаю! – с горечью отозвалась Эйлан. – Лучше б ты тут вместо меня сидела в темноте, готовясь к обряду. Из тебя Верховная жрица получилась бы не в пример лучшая!

– Храни меня боги! Я не такова, чтобы безропотно подчиняться велениям Арданоса.

– Если я всего лишь марионетка в руках жрецов, кому, как не тебе, знать, кто меня такой сделал! – вспылила Эйлан.

– Я не упрекаю тебя, mo chridhe[53], – вздохнула Кейлин, и от ласкового обращения гнев Эйлан тут же остыл. – Мы все в Ее руках и исполняем Ее волю по мере сил своих: я ничуть не меньше, чем ты. Не сердись на меня.

– Я не сержусь, – отозвалась Эйлан, не