Лесная обитель - Мэрион Зиммер Брэдли

здравствующих детей своих на служение идолам. Говорю вам, лучше бы тем детям умереть, не запятнав себя грехом, нежели остаться в живых и служить ложным богам! – Отец Петрос перевел дух; над толпою пронесся вздох.

«Да они же пришли сюда, чтобы испытать страх! – цинично размышлял Гай. – Они просто упиваются мыслью о собственной непревзойденной добродетели!»

– Ибо первая из великих заповедей такова: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею[56]; а вторая из великих заповедей гласит: почитай отца твоего и мать твою[57], – гудел отец Петрос. – Спрашивается, несет ли ответственность юный отрок, ежели попечители приставили его служить языческому идолу? Иные из отцов нашей Церкви говорят, что все, и даже грудные младенцы, подлежат осуждению, ежели присутствуют на церемонии поклонения идолу; но другие утверждают, что ежели ребенка до достижения им сознательного возраста попечитель принуждает служить идолу, то вины на ребенке нет. Сам же я убежден…

Но Гая ничуть не занимало, в чем там убежден отец Петрос. К тому времени взгляд его был прикован к картине куда более отрадной: к девушке по имени Сенара. А та, подавшись вперед, жадно впивала слова проповедника. Гай давно и бесповоротно потерял нить рассуждений отца Петроса, но он уже решил про себя, что христианские церемонии на его вкус слишком скучны: ни тебе жертвоприношений, ни громогласных увещаний, ни даже зрелищности обрядов в честь Исиды и Митры. Если на то пошло, эти христианские проповеди – тоска смертная; зануднее разве что философствования друидов.

Даже любуясь сияющим личиком девушки, Гай успел соскучиться, прежде чем бессвязные рассуждения отца Петроса наконец-то подошли к концу. Гаю не терпелось уйти; но тут он с ужасом услышал, что он и прочие некрещеные участники собрания теперь должны подождать снаружи, пока посвященные поучаствуют в какой-то там «вечере любви». Он так громко протестовал и жаловался, что Юлия в конце концов согласилась отправиться домой, хотя пообещала нянькам и прислужницам, что они могут остаться.

Гай взял на руки уснувшую Квартиллу, и все зашагали к дому Мацеллия. Но не сделав и нескольких шагов, Терция заныла, что тоже хочет на ручки. Гай коротко приказал дочери уняться: она, мол, уже большая девочка, так пусть идет сама. Здоровье Юлии поправилось, но она еще не вполне окрепла, чтобы нести ребенка, да и Целла была слишком мала для такой тяжести. Терция захныкала, и тут позади прозвучал нежный голосок:

– Давай я понесу твою малышку.

Гай хотел было отказаться, но юная бриттка уже подхватила с земли сонную девочку, и та тотчас же задремала, прижавшись к ее плечу.

– Да она легкая как пушинка, – промолвила девушка, – мне и к более тяжелой работе не привыкать!

– Воистину ты сестра моя во Христе! – воскликнула Юлия. Гаю нечего было к этому добавить, и все тронулись в путь. Женщины вполголоса обменивались какими-то банальностями; Гай почувствовал смутное облегчение от того, что его жена и Сенара явно знают друг друга не так уж и близко. Полнолуние было лишь несколько ночей назад; мощеная улица под ногами просматривалась как на ладони. Деревья, одетые облаком белых цветов, смутно сияли в темноте.

Ворота дома Мацеллия распахнулись, пропуская гостей; домоправитель вышел к ним навстречу с фонарем. Терция, заворочавшись, проснулась; юная бриттка спустила ее с рук на землю. Неожиданно оказавшись в ярком свете, все с интересом разглядывали друг друга.

– Останься и поужинай с нами, ведь ты тоже пропустила агапу[58], – предложила Юлия.

– Ох, нет, не могу, – застенчиво отвечала девушка. – Ты очень добра, госпожа, но я ушла без разрешения; мне нужно поскорее вернуться домой, или меня хватятся: наказать, может, и не накажут, но снова выбраться на вечернюю службу мне вряд ли удастся.

– Тогда не стану тебя задерживать; это означало бы отплатить неблагодарностью за твою доброту, – тут же откликнулась Юлия. – Гай тебя проводит. В нашей части города довольно спокойно, но по пути к воротам всякие люди встречаются, в том числе и такие, с которыми честной и порядочной юной девушке лучше не сталкиваться.

– В этом нет нужды, Domina[59], – начала было Сенара, но Гай быстро перебил ее:

– Я охотно провожу тебя; мне как раз хотелось пройтись перед сном, так что я доставлю тебя домой в целости и сохранности.

По крайней мере, он сможет наконец спросить Сенару, что девушка из Лесной обители делает среди христиан. Ответ, вероятно, многое ему объяснит. Сенара поплотнее закуталась в плащ, простой и темный, как у служанок из богатых домов, – не для того ли, чтобы скрыть под ним платье жрицы? Гай взял факел; в небе светила луна, но римлянин понимал, что не стоит искушать судьбу на городских улицах; кроме того, ему казалось, что в ярком свете девушка почувствует себя спокойнее. Сенара расцеловала на прощанье всех его дочек, в том числе и сонную малютку на руках у Юлии, и спустилась по ступеням вместе с Гаем. Так, вдвоем, они прошли по безмолвным улицам, не привлекая ничьего внимания, но даже когда последние дома остались позади, девушка не попыталась откинуть капюшон, хотя ночь выдалась теплая.

Тягостное молчание грозило затянуться до бесконечности.

– А ты давно ходишь на службы в новом храме? – спросил Гай наконец.

– С тех самых пор, как его построили.

– А до того куда ходила?

– Когда я была совсем маленькой, мама водила меня на молитвенные собрания в помещении для слуг в доме одного из отцов города: его домоправитель был христианином.

– Но живешь ты в Лесной обители, – недоуменно нахмурился Гай.

– Это так, – тихо подтвердила девушка. – Верховная жрица приютила меня в святилище – я ведь сирота. Но я не связана обетами. Отец мой – бритт, сейчас он в изгнании, но мама была римлянкой. Она меня окрестила, и когда я узнала, что неподалеку от Вернеметона поселился отец Петрос, мне захотелось узнать больше о вере матери.

– А зовут тебя Валерия! – улыбнулся Гай.

Девушка изумленно заморгала. Этого имени она не слышала давным-давно.

– Так нарекла меня мать, но я слишком долго пробыла Сенарой и прежнее свое имя почти позабыла. Отец Петрос говорит, что мой долг – во всем слушаться моих покровителей, даже если они и язычники. По крайней мере, в Лесной обители ничего дурного со мной не случится. Отец Петрос утверждает, что друиды числятся среди добродетельных язычников и в один прекрасный день обретут спасение; но я не должна принимать их обетов. Вот и апостол Павел наказывал, чтобы рабы повиновались господам своим. Истинная свобода – в душе, но права собственности распространяются на тело, и ничто