Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

носу золотое кольцо, на указательном пальце левой руки золотой перстень-печатка, а на запястье правой — широкая полоска серебряного браслета с барельефом в виде символа богини Танит: под месяцем рогами вниз, охватывавшим сплошной круг Луны, стилизованная женская фигурка из обруча (голова), ниже горизонтальная перекладина (руки) и вытянутый равнобедренный треугольник (тело). За пояс заткнут свернутый папирус.

— Что привезли? — не поздоровавшись, спросил махаз.

Я тоже не стал приветствовать его, ответил:

— Сто две крокодильи шкуры.

— Конкретно какому-то купцу? — задал он следующий вопрос.

— Нет. Кто заплатит больше, тот и получит, — сообщил я.

— Торговая пошлина — одна двадцать пятая, — проинформировал он.

— Одна пятидесятая, — поправил я, узнав это от Элулая.

— Одна пятидесятая для карфагенских и финикийских купцов. Со всех остальных двадцать пятая, — просветил махаз и разрешил: — Заходи в гавань, становись здесь с краю. Я передам купцам о твоем прибытии.

На веслах мы зашли внутрь Торговой гавани. Разогнались сильно и именно поэтому и только поэтому встали не с краю, а поближе к городским воротам, выходящим в порт и носившим гордое название Военные. Видимо, только моряки из местных могли считаться воинами, а не всякие там сухопутные крысы, навербованные из иностранцев. Я сразу вместе с двумя матросами отправился в город, чтобы купить свежих продуктов. Стражники в кожаных шлемах и доспехах с копьями длиной метра полтора и кинжалами в кожаных ножнах, заткнутых за матерчатые пояса, но без щитов, по десять человек с обеих сторон, пялились на меня, как на диво дивное. Впервые видят такого высокого светловолосого светлокожего иноземца, одетого в кожаную безрукавку поверх короткой, до середины бедра, шелковой туники цвета ультрамарин и кожаные штаны почти до голеностопного сустава. Скорее всего, по их мнению, так вырядиться может только дикарь. Поскольку руки у меня и кувшин и корзина у матросов пусты, товары не заносим, а на кожаном ремне с позолоченной пряжкой висит всего лишь небольшой нож в деревянных ножнах, то есть придраться не к чему, останавливать не решились. Купцов, даже диких, напрягать нельзя, потому что привозят в город товары и оставляют пошлины.

Улицы широкие, вымощенные каменными плитами. Канализация срытая. Дома без окон и с закрытыми дворами по большей части одно-двухэтажные, но в северной, бедной части видел на три-четыре этажа высотой, а сколько их на самом деле, не разберешь. Мужчины-карфагеняне ходят в туниках длиной до середины щиколоток и нарамниках или меховых безрукавках. Плащи встречаются редко, в основном у поклонников эллинизма, которые облачены в хитоны. У женщин туники короче и с двумя поясами: верхний поддерживает сиськи, а нижний перехватывает талию. Ткани яркие. Одежда многоцветная, из-за чего похожи на клоунов. Украшений много. У богатых по несколько колец и перстней на каждом пальце, и еще браслеты, ожерелья, серьги и, чаще у старшего поколения, кольца в ноздрях. Богатые женщины носят золотые или серебряные диадемы с камнями, которые сейчас считаются драгоценными. Почти у всех мужчин головные уборы-кипы. Молодые карфагеняне часто одеты по греческой моде и ходят с непокрытой головой. Много иноземцев, которые облачены в национальные одежды.

Внутри я сразу направился на аромат печеного мяса, исходившего от жаровни с железной решеткой, на которой были разложены довольно толстые говяжьи стейки над красными древесными углями. Точно такие же точки общепита в этих краях будут и через двадцать четыре века, и готовить будут люди, похожие на нынешних лицом, одеждой и эмоциональной манерой поведения. Запекал мясо тощий семит. Видать, всё продает, ни кусочка себе не оставляет. Я заказал по одному стейку для каждого члена экипажа и, пока он готовил, прошелся дальше, купил в пекарне пресные тонкие лепешки, какие делают и в Соре, похожие на мацу, но не хрустящие, а мягкие, и в соседней винной лавке наполнил кувшин красным терпким вином, привезенным, по словам продавца, из Сикулии (Сицилии).

После ужина финикийцы отпросились на ночь к своим знакомым в городе, Я отпустил. Элулай заверил, что в порту тихо и спокойно, постоянно ходят военные патрули. Ни одного не увидел, но недолго сидел на палубе после захода солнца. По ночам здесь холодновато. Даже в каюте сплю под толстым одеялом из верблюжьей шерсти, купленным в Дамаске. В эту эпоху горбатые оказались очень полезными животными для меня.

Глава 14

Утром, как только открыли Военные ворота, я, наскоро перекусив, отправился в город. Уже внутри него пересекся с Элулаем, который возвращался на судно в приподнятом настроении и с сильным запахом перегара. Дал ему указание задержать покупателей, если придут, до моего возвращения. Путь мой лежал на улицу, где были мастерские кожевников. Они были недалеко от ворот, ведущих в порт, сразу за складами с самыми разными товарами. В один завозили на ослах тюки с овечьей шерстью. Я тормознулся, спросил оптовую цену. Она была в два с половиной раза ниже, чем в Соре. Если удачно продам шкуры, затарюсь шерстью и повезу финикийцам.

Насколько я знаю, никто не заставляет людей одной профессии селиться рядом, но как-то само собой получается, что в каждом городе на одной улице трудятся гончары, на другой — столяры и плотники, на третьей — оружейники… Скорняки в Карфагене тоже жили наособицу в небольшом переулке, по обе стороны которого были мастерские по изготовлению всякой всячины из самых разных кож. В теплое время года мастера сидели на улице под навесом и выполняли заказы на виду у покупателей, чтобы те убедились, что делают им на совесть. Сейчас было не жарко, поэтому расположились внутри мастерских у открытых дверей. Обычно там сидел мастер и переговаривался с покупателями, прохожими и коллегами, а помощники — в глубине помещения, где меньше света и больше напряга на глаза.

Я начал с ближнего, наполовину седого и, как мне показалось, близорукого, хотя орудовал длинной кривой бронзовой иглой очень ловко:

— Кто тут работает с кожей крокодила?

— А что тебе надо сшить? — задал он встречный вопрос.

— Ничего. Привез кожи на продажу из Мисры (Египта), — ответил я.

— Почем продаешь? — поинтересовался он.

— По четыре серебряных шекеля за одну, — сказал я.

Это было в четыре с лишним раза дороже, чем заплатил за них. Лишнее собирался скинуть во время торга.

— Я бы взял парочку! — радостно объявил близорукий мастер. — Много их у тебя?

— Еще сотня останется. Они на судне в порту, — сообщил я.

— Эй, мужики, тут