Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

— Как тебя зовут? — спросил я на кельтском языке.

Представители этого народа сейчас живут в северной части Апеннинского полуострова.

— Дан, — ответил он после паузы.

— Как здесь оказался? — задал я второй вопрос.

— Либурны напали на мою деревню, захватили многих жителей в плен и продали в Сиракузах, — рассказал юноша.

Либурны — это одно из иллирийских племен, которое уже вступило на порочный и потому высокодоходный путь пиратства. В честь них называют быстроходные галеры, на одной из которых я служил в бытность перегрином.

— Останешься на палубе, будешь помогать матросам, — решил я.

Закончив погрузку, мы снялись с якоря и пошли в Карфаген, чтобы продать там товар и получить вторую половину денег за перевезенный груз. Элулай съездил вчера вечером в лагерь к рабимаханату Гимилькону, получил от него расписку, что груз сдан, претензий нет, и заодно взял почту для карфагенских суффетов и личные письма, доставка которых будет оплачена получателями.

Глава 16

В торговую гавань Карфагена мы зашли через три дня, потому что добирались галсами. С ходу, без разрешения, ошвартовались напротив ворот. Работаем на город, так что имеем право. Элулай сразу отправился разносить почту. По пути у ворот встретился с махазом, которому по моему приказу сообщил, что привезли два десятка рабов для купца Эшмуниатона. Налоговый инспектор передумал идти к судну, вернулся в город. Уверен, что тендер до утра никуда не денется, заплатим. Видимо, знает что-то, чего не знаю я.

Элулай вернулся со второй частью фрахта, оплатой за доставку личной почты и известием:

— Нас хотят нанять еще на несколько рейсов по договору. Готовы платить по двести двадцать шекелей за каждый, потому что доставляем быстро.

Следом за ним принесли на паланкине купца Эшмуниатона в сопровождении семи вооруженных негров. Рабы ушли оптом по шестьдесят шекелей за голову. От радости я поднял зарплату членам экипажа: кормчему на два шекеля, матросам на один. Пусть держатся за место. Кроме египтянина, которого рассчитал к обоюдному удовольствию. Кельт Дан оказался толковым малым, быстро научился рулить по компасу и работать с парусами. При этом не страдал морской болезнью и обходился мне намного дешевле. Финикийцы ушли на ночь к родственникам в город, а остальные члены экипажа оттягивались допоздна в носовом кубрике, куда по моему заказу, переданному ушедшими городским торговцам, принесли кувшин вина, запеченное мясо и лепешки. Я, как обычно, отужинал в одиночку в своей каюте и лег спать с мыслью, что надо завести мозгоедку, иначе в голове заводится слишком много авантюрных идей.

Утром вместе с Элулаем, который встретил меня у городских ворот, отправились к холму Бирса, где в цитадели находились главные государственные учреждения. Горожане называют свою власть по холму. Типа «Это решение (приказ) Бирсы». Добираться до цитадели тяжко. Отвык я от передвижений пешком, хотя на вахте люблю прогуливаться от борта до борта. В оправдание могу добавить, что идти надо было круто в гору, никаких тебе серпантинов. Перед входом в крепость стоял караул из десяти крупных негров, вооруженных трезубцами, причем средний зуб был короче, деревянными булавами и овальными небольшими щитами без умбона. Так понимаю, руководство города не шибко доверяет своим гражданам, предпочитая охрану из наемников-дикарей.

Нас встретил у ворот пожилой раб, национальность которого я не сумел определить, но на ханаанском (финикийском) языке говорил без акцента. Места в цитадели мало, поэтому здания были трехэтажными и примыкали одной или двумя сторонами к крепостным стенам. Посередине небольшая прямоугольная площадь, выложенная плитами. Мы пересекли ее по диагонали, зашли через деревянную дверь в полутемный коридор, по обе стороны которого располагались помещения без дверей, откуда и попадало немного света от масляных ламп. В каждом сидели чиновники на стульях с высокими спинками и рядом писцы за отдельными столиками, строчившие что-то на папирусах заостренными палочками из тростника. Чернильницей служили небольшие деревянные, реже глиняные чашечки и рядом лежали мешочки с краской, которую разводили водой.

Обычно чернила черного цвета из сажи, или коричневые, если добавляли ржавчину, или красные из киновари. Папирус делали из одноименного растения. Его расщепляли на узкие полоски, замачивали дней на десять, постоянно доставая и отбивая, чтобы стали мягче. Затем полоски раскладывались внахлест по горизонтали на мокрой ровной поверхности, используя только мутную нильскую воду. Следующий слой клали внахлест по вертикали. Лист зажимали под прессом, отбивали молотком, покрывали клеем и снова прессовали, после чего высушивали на солнце. Для особо важных документов папирус выкрашивали в темный (синий, пурпурный, черный) цвет и писали серебряным или золотым порошком, смешанным с клеем и разведенным водой. Папирус все больше входит в жизнь людей Средиземноморья. Само собой, доступен он не всем, потому что стоит дорого. Ученики в школах, как и раньше, выводят каракули заостренными палочками на глиняных табличках или мелом на глиняных черепках, но все государственные документы, научные рукописи, морские периплы (лоции) теперь только на папирусе. Листы приклеивают снизу к предыдущим, и получаются довольно длинные тексты, которые сворачивают в рулон, благодаря чему занимает мало места. Несмотря на кажущуюся хрупкость материала, в сухих прохладных темных местах папирусы хранятся долго.

Раб привел нас в третье справа помещение, где восседал на стуле с высокой спинкой младший из тех, кто приходил на пристань и присутствовал при заключении первого, устного договора. Звали его, как по пути сообщил наш проводник, Карталон. Происходил из знатной семьи, прибывшей сюда вместе с царицей Алашией.

— Как твое имя? — после обмена приветствиями спросил чиновник.

— Александр, — ответил я и, увидев неодобрение в глазах собеседника, поскольку имя греческое, вражеское, пояснил: — Мой отец был любителем греческой поэзии, поэтому назвал меня в честь главного героя трагедии Эврипида, которая дошла до Вавилона как раз в момент моего рождения.

— Поэзия — это единственное, что стоит позаимствовать у эллинов, — произнес важно Карталон, считавший себя, как предполагаю, образованным, культурным человеком, после чего огласил, зачем меня пригласили: — Александр, мы хотим нанять твое судно до окончания осады Сиракуз или наступления нового года с возможным продлением. Ты доставил груз быстрее, чем наши суда, поэтому будем платить тебе по двести двадцать шекелей за каждую перевозку, половину вперед, вторую по возвращению сюда. Если судно утонет или вместе с грузом будет захвачено сиракузцами, каждая сторона понесет свои убытки. Если груз будет потерян по твоей вине или нашей, на том и вина. Он,