Немезида ночного ангела - Брент Уикс

человечности, но почему-то я не испытываю обычных для подобной ситуации чувств. Я был бы рад Смущению, выделил бы место за столом даже для Похоти, да и Тоска по близости явно могла бы явиться без приглашения. Но ни одно из этих чувств ко мне не приходит. Даже их болтливая соседка, Жалость-к-Себе, не показывает своего носа.

Вместо этого я думаю: «Сейчас можно убить их обоих. Готов поспорить, живыми от них будет только больше бед».

Мысль эта меня немного пугает; она, наверное, разумная, но нельзя же столь бесстрастно думать об убийстве. Нельзя, чтобы в голове с самого начала звучали такие слова: «В будущем эти люди могут доставить мне неприятности. Лучше убью их сейчас, пока есть возможность».

Это ведь неправильно, да? Даже если эти рассуждения логичны, что за человек будет так думать? Неужели так мыслит ночной ангел? Иногда моя человечность становится похожа на горсть песка, которую буря швыряет мне в лицо, на раздражающую помеху, от которой хочется избавиться.

Но когда эта горсть окончательно рассеется, что же у меня останется?

Откуда взялся этот стыд за мое бесстыдство?

Я прохожу глубже в комнату, украдкой проверяю, не отвлеклась ли парочка, иду к ширмам и мебели, расставленным у стен, чтобы не торчать рядом с дверью у всех на виду.

Императрица издает вскрик, и ее краснолицее восхождение на пик плотских наслаждений возвращает меня на землю. На лице Рефа'има я тем временем не вижу ни удовольствия, ни гордости за свою удаль, а как только голова Селестии запрокидывается к потолку, он, не прекращая мощных ритмичных движений, поворачивается к зеркалу.

Любуется в него. Затем выковыривает что-то из зубов, разглядывает палец.

Стоит императрице повернуться к нему, он снова смотрит на нее, как завороженный.

В нем тоже мало человеческого. Правда, он здорово это скрывает за внезапными постанываниями и спазмами. Или настолько хорошо владеет своим телом, что может приказать ему изобразить даже такие детали.

Затем Рефа'им ложится на императрицу, глядит ей в глаза, улыбается от уха до уха. Внимательно всматривается в ее лицо – но не со страстью или радостью, с какой мужчина нежится на семейном ложе; нет, он хочет понять, как посильнее опутать ее своей паутиной. Посмеиваясь, он перекатывается на спину, держит императрицу так, чтобы она могла лечь на его широкую грудь. Уставшая, Селестия кладет на нее голову и проводит кончиками пальцев по рельефным мускулам.

– Кайлар убил ведьму, – говорит она.

– Правда? Уже?

– Поэтому я и хотела, чтобы мы поскорее закончили. Думаю, он вот-вот постучится в мою дверь и потребует большей платы.

– Ты ведь наложила на него отслеживающие чары?

– Конечно, – отвечает императрица, помедлив лишь долю секунды. Если бы я не ждал этой заминки, этой возможной трещинки между ней и Рефа'имом, то я бы ее не заметил.

– И как тебе удалось их наложить, не задев ошейник? – спрашивает Рефа'им. Он расслабленно играется с ее волосами, но я вижу, как напряжены мышцы его живота.

– Ошейник я сняла.

– Что? – Его пальцы замирают, все так же держа ее за локоны.

– Чтобы он мог выполнить задание, – отвечает она. С обеспокоенным видом садится. Резко произносит: – Мне не нравится выражение твоего лица.

Я восхищенно смотрю на нее. Она даже не прикрывается. Оставшись наедине с огромным мужчиной, многие почувствовали бы себя ужасно беззащитными, особенно если бы начали с ним ссориться.

– На нем написано, что ты поступила очень, очень глупо? – спрашивает Рефа'им. – Потому что именно это тебе должен был подсказать здравый смысл, будь у тебя его хоть капля.

– Как ты смеешь?

– Скажи, что ты хотя бы утроила стражу в этой каюте, – говорит Рефа'им, вставая с кровати и натягивая штаны.

Императрица вскакивает и бьет его по щеке.

– Знай свое место!

Мускулы в его огромном теле напрягаются, он стискивает зубы, делает вдох, а затем произносит:

– Ты права. Прошу, прости меня. – Он становится на колени, затем падает ниц.

Глаза императрицы все еще гневно сверкают, но, стоит ей увидеть Рефа'има в столь униженной позе, уголки ее губ на миг приподнимаются.

– Скажи мне: ты хочешь, чтобы твое наказание было публичным или осталось за закрытыми дверями?

Рефа'им поднимает голову. Ни в его взгляде, ни в его голосе нет ни намека на слабость.

– Я полностью полагаюсь на твой выбор.

– Дай мне твой ремень, – говорит она, надевая пеньюар.

С каменным лицом Рефа'им встает на колени, снимает пояс и протягивает его императрице. Даже на коленях он оказывается ненамного ниже ее, стоящей в полный рост.

– Мне лечь перед вами снова, ваше императорское величество? – спрашивает он.

Я не слышу в его голосе ни обиды, ни дерзости. Похоже, происходящее его вообще не трогает.

– Нет, – отвечает она, складывая ремень пополам. – Я милую тебя.

– Я щедро отблагодарю вас за это, – смиренно говорит Рефа'им.

– Кайлар избавился от чар слежения, – говорит императрица, пристально глядя на него.

Губы короля на миг становятся белыми, жилы выступают из шеи, а затем он произносит:

– Ясно.

– Перед этим чары ничего нам не сообщили. Он не пользовался талантом, пока не развеял их. Скорее всего, Кайлар с самого начала знал, что мы за ним следим. Выходит, он был рад убить чародейку, но не прибегал к своим способностям, чтобы мы не могли их изучить. – Императрица бросает Рефа'иму ремень и рычит: – Вставай. Одевайся.

– Кайлар опасен, – говорит Рефа'им. – Я не преувеличиваю. Приручать его все равно что приручать волка: это тяжело, но все наши труды с лихвой окупятся, и он еще несколько поколений будет приносить нам пользу. Так что попытаться, несомненно, стоит.

– Если только он нас не убьет, верно? – легкомысленно спрашивает Селестия, вытаскивая волосы из-за ворота пеньюара. После этого она звонит в колокольчик, призывая слуг.

Я пригибаюсь пониже и сажусь на корточки, чтобы спрятаться за роскошным креслом. Для обычного зрения я все еще невидим.

– Именно, – отвечает Рефа'им. Затем, когда из ближайшей ко мне двери в комнату вбегает стайка слуг, он говорит: – Ваше величество, принимая во внимание эту новую угрозу, не согласитесь ли вы последовать моему совету касательно Облачного мыса?

Императрица вздыхает и расставляет руки, чтобы слугам было удобнее ее одевать, но больше не обращает на них внимания.

– Бегство сильно ударит по моему авторитету. Тебе это известно. Люди скажут, что я бросила их в минуту опасности.

– Да, знаю, – просто отвечает Рефа'им. – Но еще это напомнит им, сколь ничтожна цена их жизней в сравнении с вашей. И потом: для чего еще копить хорошую репутацию, если не для того, чтобы в нужный момент ее потратить?