Эмбрион - Эдуард Сероусов

– Что произошло там? – тихо спросила Петрова. – Что вы чувствовали?

Елена медленно вдохнула, пытаясь организовать свои мысли, найти слова для опыта, который выходил за рамки обычного человеческого восприятия.

– Это было… как если бы я существовала одновременно в двух состояниях, – наконец сказала она. – Как физическое существо, действующее в лаборатории, и как… квантовая сущность, воспринимающая реальность на более фундаментальном уровне. Я видела поле не просто как световое явление, а как структуру вероятностей, как переплетение потенциалов. И мой ребенок… он был там, со мной, но не физически. Его сознание переплеталось с моим, направляло меня, показывало, что нужно делать.

– И вы понимали эти указания? Могли интерпретировать их?

– Да, но не через слова или образы. Это было прямое знание, интуитивное понимание. Как будто часть меня всегда знала, как стабилизировать квантовое поле, как предотвратить разрыв, но только сейчас, через контакт с сознанием ребенка, эта часть активировалась, стала доступной.

Петрова выглядела одновременно восхищенной и обеспокоенной.

– Это… выходит за рамки всего, что мы знаем о сознании, о его возможностях. И я боюсь, что Кузнецов не оставит это без внимания. То, что он увидел сегодня, только усилит его интерес к вам и вашему ребенку.

– Я знаю, – Елена открыла глаза. – И я должна быть готова. К любому сценарию.

– Что вы собираетесь делать?

– Прежде всего, отдохнуть. Восстановить силы. А затем… я должна лучше понять, что произошло. Проанализировать данные, разработать более точную модель взаимодействия между сознанием моего ребенка и квантовым полем. Понять, как и почему мы смогли предотвратить разрыв.

– И если Кузнецов решит использовать эти знания для своих целей?

Елена задумалась.

– Тогда я должна быть на шаг впереди. Понимать больше, видеть дальше. И быть готовой защищать своего ребенка любой ценой.

После ухода Петровой Елена долго лежала без движения, позволяя своему телу и разуму восстанавливаться. Но даже в этом полубессознательном состоянии она чувствовала связь с ребенком – не такую интенсивную, как во время кризиса, но всё же ощутимую. Как будто их сознания, однажды соединившись на таком глубоком уровне, уже не могли полностью разделиться.

И через эту связь приходило ощущение… благодарности? Удовлетворения? Трудно было найти точные слова для эмоций, которые не совсем принадлежали ей, но которые она всё же чувствовала.

Её ребенок был доволен. Они вместе предотвратили катастрофу, изменили вероятностную линию будущего, направили реальность по другому пути. Но что это значило для их собственного будущего? Для их отношений с институтом, с Кузнецовым, с внешним миром?

Сон пришел неожиданно, и с ним – новые видения. Но на этот раз они были не тревожными, не апокалиптическими, а… информативными. Как будто её ребенок использовал это состояние покоя для передачи важных данных, для обучения её чему-то новому.

Елена видела квантовые поля не как абстрактные концепции, а как живые, динамичные структуры. Видела, как сознание может взаимодействовать с ними, влиять на них, направлять их. Видела потенциальные применения этих знаний – не как оружие или инструмент контроля, о котором мечтал Кузнецов, а как способ глубже понять реальность, расширить человеческое восприятие, открыть новые пути развития.

Когда она проснулась, солнце уже заходило – она проспала почти весь день. Но чувствовала себя обновленной, более сильной, более ясно мыслящей. И с новым пониманием того, что произошло и что может произойти дальше.

Она активировала свой терминал и начала работать – не просто анализируя данные о квантовом разрыве и его предотвращении, но разрабатывая новую, более полную теорию квантовых состояний сознания. Теорию, которая включала концепции, которые пришли к ней во сне, которые показал ей её ребенок.

Часы превращались в дни. Институт восстанавливался после кризиса, резонатор был временно деактивирован для анализа и перенастройки. Ларин и его команда изучали модификации, которые внесла Елена, пытаясь понять, как они смогли стабилизировать систему, предотвратить разрыв.

Кузнецов держался в тени, но его присутствие ощущалось во всем – в усилении мер безопасности, в новых протоколах мониторинга, в интенсивном интересе к прогрессу беременности Елены. Он больше не скрывал, что видит в её ребенке нечто большее, чем просто научный феномен – стратегический ресурс, потенциальное преимущество в играх власти.

Но и Елена не сидела сложа руки. Она продолжала развивать свою теорию, углублять понимание квантовых процессов, которые наблюдала. И одновременно готовилась к возможным сценариям будущего – включая тот, в котором ей пришлось бы защищать своего ребенка от тех, кто видел в нем лишь инструмент.

На четвертой неделе после начала эксперимента – что соответствовало примерно восьмому месяцу обычной беременности – пришел Михаил с неожиданной новостью.

– Кузнецов получил новые директивы сверху, – сказал он тихо, когда они остались наедине в комнате Елены. – Проект признан успешным, но с изменением приоритетов. Теперь главная цель – не просто ускорение развития, а изучение и потенциальное применение уникальных когнитивных способностей плода. Особенно в отношении квантовых взаимодействий и темпоральных эффектов.

Елена напряглась.

– Конкретнее?

– После рождения ребенок должен остаться в институте. Под полным контролем специальной комиссии, которую возглавит Кузнецов. Ты сможешь видеться с ним, но не сможешь покинуть институт. По крайней мере, пока не будут завершены определенные исследования.

– Другими словами, мы оба станем пленниками.

– Не официально, конечно. Это будет оформлено как продолжение эксперимента, как необходимая научная работа. Но суть именно такова, – Михаил выглядел искренне обеспокоенным. – Лена, это серьезно. Кузнецов получил карт-бланш от очень высокопоставленных лиц. Он видит в твоем ребенке ключ к новой форме власти – способности предвидеть и потенциально влиять на будущее.

Елена долго молчала, анализируя информацию.

– Когда они планируют реализовать эти меры?

– Сразу после рождения. Они уже готовят специальное помещение – детскую лабораторию, как они это называют. С самым современным оборудованием для мониторинга и стимуляции нейронной активности.

– Тюрьма с высокотехнологичными игрушками, – горько заметила Елена.

– Именно. И я боюсь, что они не остановятся на пассивном наблюдении. Кузнецов говорил о "протоколах активации", о "контролируемой стимуляции когнитивного потенциала".

– Они хотят использовать моего ребенка как оружие. Как инструмент для манипуляции будущим.

– Да. И они не позволят тебе или кому-либо еще встать на их пути.

Елена взглянула на Михаила с новым пониманием.

– Почему ты рассказываешь мне это? Ты рискуешь всем – своим положением, карьерой, возможно, свободой.

Михаил опустил глаза.

– Потому что… потому что я был частью этого. Я привел тебя в проект, я убедил тебя участвовать. И теперь я вижу, к чему это привело. Это не наука, Лена. Это манипуляция, контроль, жажда власти, замаскированная под научный прогресс.

– И