Марргаст - Анна Чайка

– Кто говорил об оружии, недалекий осел?! Оно не понадобится!.. Только вы и только ваша душа. Смаги должны уметь подстраиваться. Гибкое дерево – самое крепкое.

Он успокоился так же быстро, как и вспылил. Вернулась прежняя полуулыбка. Врата за его спиной стали разъезжаться под действием невидимых механизмов. Ойла отошел в сторону, сделав приглашающий жест.

Из глубин распахнувшейся бездны донеслось легкое шипение. Разглядеть, что же скрывалось внутри, не получалось, как я ни старался. Возможно, нас поджидало целое полчище теней Чернобога. Я почувствовал предвкушение. Должны же новички наточить клыки перед большой охотой.

– Вспомните главное правило Братства Тишины, – дал подсказку Ойла и уполз в тень. – И веселитесь! Благородное дело должно радовать!

«Ну почему старики так любят говорить загадками?»

Я сделал шаг в мягкий полумрак.

Глава восьмая

Живь есть не что иное, как энергия всего сущего в самой простецкой формулировке деревенского люда, который интуитивно чувствует эту эфемерную субстанцию, сопровождающую его по жизни, но не способен облачить ее в более возвышенную форму. Живь скорее является дыханием земного диска, чем осознанным существом. Она существует обособленно от остального пантеона, как независимый абсолют, и исполняет роль объединяющего начала у всех ныне живущих видов.

«Истоки происхождения заблуждений». Ученая голова Малик Торецкий

Я осторожно отворил дверь, скинул рубаху и на цыпочках прошел в грязную избу. За окном только‐только начало путь жаркое око Ярило, похожее на отверстие в трубке дядьки Хваса, в которой он курил любимые травы. Оттуда шло такое же трепетное алое свечение.

На потертой скатерти лежали остатки скудного ужина. Я запустил зубы в несвежий кусок хлеба и глотнул из кувшина козьего молока. Все равно вкуснее, чем совсем ничего. За спиной раздалось негромкое шуршание.

Я не стал оборачиваться – и так понятно, кто это шумит:

– Опять всю ночь квасил? По запаху чую, что так и есть. Хоть бы этой вашей браги вовсе не стало. А, чего молчишь?

Хриплый голос ответил не сразу.

– Сам‐то где шлялся? Небось, ходил к этим поганым колдунам, цыганью перекатному… Делать тебе нечего.

«Цыгане? А, ну да, я же с ними хотел сбежать. Но при чем тут колдуны?» – это слово отозвалось старой зудящей болью.

– Тебе, трухлявый пень, везде волшба видится. Даже в луже, которую ты сам наделаешь от пьянства. – Я обернулся. Сгорбленная фигура заслоняла потухший очаг. Отец сидел ко мне спиной, лица не было видно, только пряди волос шевелились от гуляющего по комнатке сквозняка. Сначала показалось, что он меня не расслышал.

Потом тихо прошелестел:

– Не надо было тебе рассказывать. Ничего ты так и не понял.

Горечь его слов заново подняла в груди темную волну.

– Да, черт подери! Тебе нет доверия!

– Ты не знаешь, о чем говоришь, глупый мальчишка. Я защищал тебя.

– Она была моей матерью!

– Она желала тебе зла! – Его голос налился силой. Откуда только взялось у человека, сломленного жизнью, столько ненависти и яда? – Пыталась ведьмачонком сделать, учила своим бесовским хитростям, словно… словно не под едиными богами ходим!

– Трюки, – простонал я. – Она показывала мне трюки. Обычная ловкость рук.

– То было зло! Нас отравляла ее ложь. Но ты не слышишь, – он сплюнул, – ты до сих пор ею ослеплен.

– Конечно не слышу. Я ведь не полоумный волхв, обожравшийся мухоморов. Ай, Каш и все его слуги, она ведь была твоей женой! Единственной женщиной, что любила тебя. Она думала, что колдует. Ду-ма-ла. Но это невозможно! Колдовства не бывает! – я почти задыхался от гнева и горечи. Долго сдерживаемые эмоции наконец вырвались наружу единым бурлящим потоком. – Понимаешь ты это, со всеми своими несуществующими богами, или нет?!

Отец удосужился обернуться, медленно повернув голову в мою сторону. Сильно он сдал в последнее время. Глаза аж в череп ввалились.

«Страдаешь, да? Тяготит вина за загубленную душу? Ничего это не поменяет, чудовище, женоубийца!»

– Она никогда не была ни супругой, ни матерью. Проклятая бестия обманом проникла в деревню, чтобы получить желаемое. Она хотела забрать тебя. – Отец тяжело сглотнул и поморщился.

Болен. Давно. Я ведь знал, что так и будет. Споры с ненормальным становились бессмысленными, он каждый раз повторял одно и то же.

«Неправильно, я должен… Ай, как же болит палец!»

– И ты пошел рассказывать эти бредни другим, – продолжил я. – А они и поверили. Сколько вас участвовало ее в казни? Десять, двадцать? Все жители? И уж не с благословения ли старосты вы вешали мать в том сарае?

– Так надо было, – упрямо бубнил он.

– Тогда чего же вы правду скрыли? Подожгли все вместе с телом. Может, мне стоит пойти и рассказать о вашем поступке светлому князю? Посмотрим, как он рассудит!

Отец попытался рассмеяться, но получилось лишь жалкое бульканье.

– Мне не жаль своей жизни. Но твоя!.. Я должен уберечь тебя от клейма ведьминского отродья!.. Уходи. Можешь написать Бориславу. Пускай это место исчезнет. Оно прогнило. Я чувствую запах тлена.

– Безумец, – затравленно прошептал я.

– Запомни главное: цветы зла – они скоро взойдут. Боги бессильны.

Моя рука внезапно прошла сквозь стол. Око Ярило за окном потухло и стало черным угольком.

– Я сделал все, чтобы отсрочить предназначенную тебе судьбу. Прости меня, Ваня. Ты мог быть другим. Да не вышло…

Стало очень жарко. Пот струйками катился за пазуху. От ослепительной боли – такой, словно мою руку сунули в костер и долго держали – захотелось закричать.

Глаза всегда лгут… Они лгут! – стучали в висках странно знакомые слова.

Я должен был вспомнить.

– Ты же мертв, отец. Я возвращался в Усте́нницу и видел твою могилу.

Его лицо тронуло гниение. Один глаз выпал и подкатился к моим лаптям. Стены сворачивались как пергамент, отовсюду бил зеленый свет…

Вставай. Опасно. Вставай, дитя.

Женский голос?

Морок лопнул, как пузырь над болотом. Я очнулся.

Тело свело, скрючило в бараний рог, а проклятое кольцо будто насквозь прожгло палец. Вокруг висел густой туман. Приподнявшись на локтях, я вспомнил, где нахожусь. И понял, во что в очередной раз умудрился влипнуть.

В центре подземного зала, окруженная дымовыми водоворотами, сидела она.

Мавка.

Зеленоватое, в белых яблоках тело растянулось на каменном полу у центральной колонны. Брюшные мешочки мавки производили тихое шипение, выпрыскивая по сторонам дурманный смог. Я разглядел безглазую морду, спутанные волосы, круглую пасть, которой мавка медленно грызла ступню Мечеслава. Черный узкий язык скользил по кровоточащей пятке. Смаг стонал, но сновидение держало крепче.

Выходит, наставники решили не подпускать нас к шишигари, а просто натравили змееподобную