Формула огня - Джек из тени

была почти ювелирная работа. Один, самый опытный, с помощью длинного бура и тяжёлого молота проделывал в граните глубокие ровные шпуры. Другие осторожно закладывали внутрь пороховые заряды. Ни одного лишнего движения, ни одного грамма пороха сверх нормы. Они чувствовали камень, как живое существо, знали все его трещины и слабые места.

— Готово, Железный Вождь! — прохрипел Гимли, вытирая пот со лба. — Можно поджигать.

Я кивнул сигнальщику на уступе. Пронзительно, на одной ноте, взвыл рог. Этот звук был сигналом для всех в долине. Работа на мгновение замерла. Все, кто был на открытом пространстве, бросились к укрытиям, прячась за валунами и в неглубоких траншеях. Наступила короткая, напряжённая тишина. А потом земля дрогнула.

Глухой, утробный удар, который прошёл по всему телу, от подошв сапог до корней волос. Скала на том участке, где работали гномы, вспучилась, покрылась сетью трещин, и огромный, многотонный пласт гранита с сухим треском отделился от основного массива и рухнул вниз, поднимая облако каменной пыли. Идеально. Не хаотичный обвал, а ровный, почти прямоугольный срез. Гномы откололи кусок горы, как кусок сыра.

— Ювелирная работа, мастер Гимли, — одобрительно сказал я. Старый гном только хмыкнул в бороду, но я увидел, как блеснули его глаза.

А дальше в дело вступали орки. Как только пыль оседала, они, с гортанными криками, набрасывались на обломки. Эти зеленокожие гиганты были моими живыми кранами, бульдозерами и самосвалами. Они не использовали тачек или носилок, считая это ниже своего достоинства. Они просто обхватывали валуны, которые не смогли бы сдвинуть и пятеро людей, разбивали на части, а затем взваливали их на свои могучие плечи и, рыча от натуги, тащили туда, где уже кипела другая работа. Их мышцы перекатывались под тёмно-зелёной кожей, вздувались вены на шеях и руках. Это была грубая, первобытная сила, которую я научился направлять в нужное русло. Но всё же, примитивные краны уже собирались, как ни крути, голой силой не поднять тонну на плечи.

Целью орков были гигантские деревянные конструкции, которые мои мастера, под руководством Брунгильды, сколачивали у подножия склонов. Опалубка. Уродливые, грубые ящики, повторяющие контуры будущих ДОТов.

— Быстрее, зеленокожие! — командовала моя жена-гномка, стоя на одном из таких ящиков. В её руках был не топор, а циркуль и отвес. — Мне нужен бут! Крупный, мелкий, любой! Засыпайте!

Орки, не обращая внимания на её тон, с грохотом сваливали камни внутрь опалубки, заполняя её. Это была основа, скелет будущей стены. А плотью для этого скелета служила серая, невзрачная жижа, которую готовили неподалёку.

Это было сердце моей стройки. Моё главное ноу-хау. Мой «алхимический цемент».

В нескольких больших, вырытых прямо в земле ямах, работали самые неквалифицированные люди из числа новобранцев и те самые «аристократы». Под присмотром моих мастеров они гигантскими мотыгами мешали адское варево. Известь, которую мы получали, обжигая известняк в примитивных печах. Речной песок, гравий, который мы просеивали из обломков скал. И главный, секретный ингредиент, вулканический пепел, который мы в огромных количествах таскали с дальних склонов. Эта серая, пыльная дрянь, смешиваясь с водой и известью, творила чудеса. Она запускала химическую реакцию, которая через несколько дней превращала эту жижу в камень, по прочности не уступающий граниту. Бетон, уродливый, неблагородный, но невероятно эффективный.

— Готово! — крикнул один из мастеров, и работа у ямы замерла.

По его команде солдаты подбегали с вёдрами, черпали эту серую, густую массу и бегом несли её к опалубке. Там они выливали её на камни, а другие, вооружённые длинными шестами, начинали её трамбовать, уплотнять, выгоняя пузырьки воздуха.

Я подошёл к Брунгильде, которая с недовольным видом наблюдала за этим процессом.

— Что-то не так? — спросил я.

— Всё не так, — проворчала она, не отрывая взгляда от серой жижи, заполняющей опалубку. — Это какая-то похлёбка. Мы не строим, мы лепим куличики из грязи. Мой отец, увидев это, отрёкся бы от меня.

— Твой отец строил крепости, чтобы они стояли веками и радовали глаз, — ответил я, зачерпнув на палец немного серой массы и растерев её. — А я строю крепость, чтобы она выдержала удар тех тварей, которые до недавнего времени лежали вон там в завале и знатно воняли. Моим стенам не нужно быть красивыми, им нужно быть толстыми и прочными. Этот «куличик», когда застынет, станет монолитом. В твоей идеальной кладке всегда есть швы, слабые места, а здесь их не будет. Это будет просто кусок искусственной скалы. И попробуй-ка его разбей. Жаль, у нас нет лишнего металла для армирования, вот тогда это была бы полная феерия.

Она посмотрела на меня, потом на свои руки, испачканные этим «неправильным» раствором. В её глазах боролись вековые традиции её народа и холодная логика, которую она не могла не признавать.

— Ладно, — наконец сдалась она. — Уродливо, но, чёрт тебя дери, прочно. Угол наклона стены выдержан в сорок пять градусов. Большая часть снарядов, пущенных в стену, будут уходить в рикошет. Ты и это продумал?

— Я всё продумал, — кивнул я. — И про амбразуры, и про вентиляцию, и про то, как мы будем сюда затаскивать пулемёты.

Я смотрел, как серая масса медленно, но верно заполняет деревянную форму, поглощая камни, превращаясь в единое целое. И чувствовал странное, мрачное удовлетворение.

* * *

И где-то там, в грязи, по колено в цементном растворе, таскал вёдра молодой граф Райхенбах. Его дорогой камзол превратился в грязную тряпку, светлые кудри слиплись от пота и пыли, а на нежных руках уже проступали кровавые мозоли. Рядом с ним, не обращая на него никакого внимания, работал орк, чьи шрамы могли бы рассказать историю целой войны. И они делали одно и то же дело. И в этом была своя, особая, жестокая справедливость. Диктатура стройплощадки уравняла всех. Здесь не было ни благородных, ни простолюдинов. Здесь были только рабочие руки. И моя воля, которая двигала этими руками, превращая хаос в порядок.

Казалось, этот урок усвоили все. Даже самые спесивые дворянчики, после первого дня в каменоломнях, превратились из гордых павлинов в понурых, грязных волов. Они работали, медленно, неумело, проклиная всё на свете, но работали. Страх оказаться под орочьей плетью или, что ещё хуже, быть признанным «бесполезным», оказался сильнее вековой спеси.

Но в каждой бочке мёда найдётся своя ложка дёгтя. В моём случае, это был молодой граф Адальберт фон Райхенбах. Я заметил его издалека не потому, что он чем-то выделялся на фоне остальных, таких же