Формула огня - Джек из тени

— Ваши стены не остановили бы этих тварей, мастер Гимли, — холодно ответил я, не отрываясь от чертежа. — А эта куча их остановила. Мы зальём её тем, что вы, гномы, называете «жидким камнем». А мои мастера назовут это бетоном. Смесь извести, дробленого камня, песка и вулканического пепла, которого полно в горах. Мы создадим монолит, неприступный вал, который будет невозможно пробить ни тараном, ни магией.

Я нарисовал несколько жирных точек на склонах гор, по обе стороны от долины.

— Здесь, здесь и здесь. Мы не будем строить высокие башни, это глупо и заметно. Мы будем вгрызаться в скалу, как клещи. Прорубать казематы для артиллерии. Каждая мортира, каждая будущая пушка будет стоять не на стене, а внутри горы, защищённая метрами гранита. С узкими амбразурами, которые невозможно поразить издалека.

— Это адский труд, — проскрипел Двалин. — У нас нет столько пороха, чтобы рвать скалы в таких объёмах.

— У нас будут тысячи работников с кирками, — отрезал я. — Они нам всё прорубят. А вы, — я посмотрел на гномов, — будете только руководить. Ваша задача точность.

Я провёл от каждого будущего каземата пунктирные линии, которые сходились в долине, перекрывая друг друга.

— Сектора обстрела. Каждая точка должна простреливать не только свой участок, но и подходы к соседней. Ни одного слепого пятна. Любой, кто войдёт в долину, должен оказаться под перекрёстным огнём как минимум из трёх точек.

Теперь я нарисовал несколько небольших, уродливых квадратов у подножия склонов, чуть впереди основной линии казематов.

— А это для пехоты. Долговременные огневые точки. ДОТы. Невысокие, приземистые, вросшие в землю. Стены из того же бетона, толщиной в метр, под наклоном, чтобы снаряды рикошетили, а магия не могла достать до стрелков. Внутри — пулемётное гнездо и отделение стрелков.

— Уродство, — снова буркнул Гимли. — Похоже на черепашьи панцири. Где бойницы для лучников? Где площадки для вылазок?

— Лучникам осталось недолго, ровно до те пор, пока не исчезнет дефицит винтовок. А пока будут сидеть выше, на склонах, в защищённых гнёздах, — терпеливо объяснил я, чувствуя себя профессором, который пытается вдолбить дикарям основы современной фортификации. — А вылазки нам не нужны. Никто из этой крепости выходить не будет. Её задача не атаковать, а перемалывать. Это не замок, мастер Гимли.

Я посмотрел на Брунгильду. Она молчала, нахмурив свои брови, и внимательно следила за каждым моим движением. Она уже не спорила, просто пыталась понять саму философию этого сооружения.

— Но самое главное, — продолжил я, и мой голос стал тише, — будет под землёй.

Я повернулся к Квику. Ратлинг, который до этого сидел неподвижно, весь подобрался, его чёрные глаза заблестели.

— Квик, мне нужны туннели. Сеть туннелей, которая соединит все доты, все казематы, командный пункт, склады и лазарет. Солдаты должны иметь возможность перемещаться с одного участка на другой, не выходя на поверхность. Мы должны иметь возможность перебрасывать резервы туда, где жарко, за считаные минуты. Плюс небольшие узкие тоннели уходящие во все стороны, чтобы слушать, как копают Пожиратели, если тёмные снова пустят их в нашу сторону.

— Туннели, это хорошо, — тонким голосом сказал ратлинг, и его нос нервно дёрнулся. — Грунт здесь скальный, крепкий. Не обвалится. Но нужны воздуховоды и водоотвод, иначе всё утонет со временем. И ловушки. В туннелях нужны ловушки. Замаскированные ямы, обвалы, которые можно инициировать, если враг прорвётся…

Он затараторил, его мысль неслась с бешеной скоростью, и я с трудом его остановил.

— Стоп. Всё будет. И вентиляция, и ловушки. Ты будешь главным по подземным работам в нижних ярусах. Ты и твои парни, это ваша стихия.

Я снова повернулся к чертежу, который на глазах обрастал всё новыми и новыми деталями. Это было уже не просто нагромождение линий, это был живой, дышащий организм.

— Понимаете? — спросил я, обводя взглядом их ошарашенные лица. — Это система огня, где каждый элемент поддерживает другой. Где сама долина, это наше главное оружие. Мы не будем сидеть за стенами, молясь, чтобы они выдержали. Мы будем уничтожать противника методично, эффективно, с безопасного расстояния.

Брунгильда долго молчала. Она водила своим коротким пальцем по моим чертежам, прослеживая линии секторов обстрела, оценивая толщину стен, прикидывая в уме объёмы работ. Затем она подняла на меня свои ясные, умные глаза.

— Это уродливо, — сказала она. — Это лишено всякого величия. Это не похоже ни на одну крепость, которую строили мои предки. Это насмешка над искусством фортификации.

Она выдержала паузу, и я почувствовал, как гномы за её спиной одобрительно закивали.

— Но это будет работать, — нехотя закончила она. — Чёрт тебя дери, Михаил, но это будет работать. Это будет самая неприступная дыра во всём мире. Если мы сможем это построить.

— Мы сможем, — твёрдо сказал я. — Сил и ресурсов у нас хватит.

Я выпрямился, оглядывая своё творение. На грубом пергаменте, начертанный углём, рождался мой первый настоящий проект в этом мире. Не какая-то временная поделка, не улучшение чужой технологии, а нечто принципиально новое.

— Ей нужно имя, — неожиданно сказал Оин, самый молодой из гномов. — У каждой крепости должно быть имя.

Все посмотрели на меня. Я снова опустил взгляд на чертёж. Какое имя дать этому монстру, рождённому из смерти и отчаяния? «Надежда»? Слишком пафосно. «Щит Союза»? Слишком лживо. Это был не щит. Это был молот, замаскированный под наковальню.

И тут я вспомнил свой титул. Тот, что дал мне герцог. Барон фон Штольценбург. Штольценбург… «Гордая крепость». Какая ирония. Мне дали титул, привязанный к замку, который мне надо отбить у противника. Что ж, пора это исправить.

— Форт-Штольценбург, — сказал я, и это прозвучало не как предложение, а как решение.

— Форт… — проворчал Гимли. — Человеческое слово. Неблагозвучное.

— Это моя крепость, — отрезал я, глядя на него в упор. — И я буду называть её так, как считаю нужным. Форт-Штольценбург.

Я взял уголь и крупными, печатными буквами написал это имя в углу чертежа. Я не просто давал имя, но заявлял свои права. На эту землю, на эту крепость, на эту победу. Я ставил свою печать на этом мире.

Когда смотрел на это имя, меня внезапно пронзила одна простая, но ошеломляющая мысль. Всё, что я делал до