Потерянные под соснами - Владимир Олегович Шалев

начав что-то понимать только тогда, когда во время ссоры мысль о расставании повергла её в ужас и необъяснимый страх. Она начала задумываться о том, что может остаться одна. В сознании судорожно забегали крысы страха. Но сколько бы эти крысы там не носились, в итоге их всё ровно настигла такса – измученность и желание двигаться дальше.

Когда такса загрызла крыс, Элея вместо охотничьего наслаждения собаки ощутила невыносимую боль умирающих грызунов. Она вернулась к родителям, в первую ночь было невыносимо больно. Суицидальные мысли накинулись на неё вперемешку с родительским осуждением. Они не могли не принять обратно в дом, но было ли их принятие лучше отказа?..

Элея не умерла, не вскрыла вены и ничем не отравилась, нет, она выдержала и осталась жить. Но она нашла другой способ самоуничтожения, от которого не могла излечиться. Способ, иссушающий изнутри днём за днём.

Агафон принёс охапку дров из-под стола и вывалил её рядом с костровищем. Огонь быстро схватился, Элее начало обжигать колени. Она сдвинулась на край берёзы, а на её место уселась Исидора, распустившая длинные чёрные волосы. Девушка стала расчёсывать их в непосредственной, даже опасной близости к огню. Элея почувствовала приятный запах помытой головы и поняла, что Исидора таким образом целенаправленно сушит волосы.

Элея перевела взгляд на пляшущие языки пламени и снова пропала мыслями из настоящего времени, оставшись наедине с тоской. Этот день принёс много душевных открытий, но она не была им рада. Увидев обратную сторону своих желаний, она ясно представила, как осенью переедет к Дафнису в квартиру, будет вместе с ним проводить зимние вечера, но к весне её жизнь абсолютно не поменяется. И главное – она увидела в этом всём собственное безразличие к жизни.

В какой-то степени это состояние Элеи было таким же самоуничтожением, как и её отношение к поеданию пищи. Просто проявлялось в другом роде. Если, неконтролируемо наевшись до предела, она шла всё это из себя выпускать, то в случае её отношений с Дафнисом, осознанно, но также неконтролируемо, обрекала себя на страдания. Она знала, что ей будет плохо и шла на это.

Костёр обрастал людьми. Аристарх принёс гитару и уместился на маленькую поношенную треногу, перешитую на много раз. Он поставил её рядом с Фотиной, сидевшей в туристическом кресле. Разместившись, он поставил гитару на колено и начал настраивать. На чёрном полированном корпусе отражались танцующие языки пламени. Гитара казалась огненно-оранжевой.

Аристарх подкручивал колки, дёргал за струны и смотрел на меленький тюнер, прицепленный, как прищепка, к верхней части грифа. Каждую он настырно перепроверял, наконец, закончил и мягко провёл рукой по всем струнам. Гитара зазвучала классическим шестизвучием. Лицо Аристарха исказилось в безрадостной ухмылке, он начал подтягивать пятую и шестую струны на слух, затем снова повторил ритуал с проигрыванием открытых струн. Звук от предыдущего практически ничем не отличался, но в этот раз его всё устроило, и он едва заметно улыбнулся. Переключив внимание на костёр, Аристарх понял, что пока гитара не требуется. Над огнём летали острые фразы спорящих людей.

Бохус и Варвара не сошлись взглядами в отношении флюоресцентной слюды, добытой Гермесом в недрах штолен. Суть спора заключалась в том, что изучаемая ими порода потеряла свои светящиеся свойства, и следовательно, стала обыкновенной слюдой, которой здесь хватало. Варвара считала, что в «белом доме», выполнявшем функцию лаборотории, было слишком светло, и то, что в этой слюде светилось, просто развеялось. Бохус же считал, что слюда перестала излучать свет, потому что её «потревожили», и что-то там в ней переменилось.

На самом деле, решения у их надуманного конфликта на данный момент не было. Варвара всю жизнь задирала Бохуса, сейчас делая это скорее по привычке, чем по необходимости. Наконец, сестра с братом успокоились, договорившись, что им точно необходимы новые объекты для изучения, и в следующий раз добыть руду предстоит в два герметичных контейнера – один полностью сухой, другой слегка наполненный водой, главное – оба полностью изолированные от какого-либо света. Гермес, кому и предстояло это провернуть, не мог ни возразить, ни поддержать, его не было возле костра. Он вместе с Дафнисом находился в бане.

В лесу воцарилась тишина. Каждый сидел и смотрел на огонь, погружаясь в размышления. Тихонько зазвенели мягкие аккорды. Казалось, никто из окружающих не нужен Аристарху, и играет он только для себя, но это было ошибочным суждением.

– Ну, не томи – недовольно, но уважительно высказал Бохус.

Аристарх выпрямил руки, хрустнул локтями и поставил первый аккорд. Он медлительно провёл по струнам, затем сменил аккорд и снова повторил действие. Затем ещё и ещё. Проиграв четыре аккорда, он на секунду остановился, а затем начал по новой, стремительно набирая темп. Войдя во вкус, он без конца проигрывал четыре созвучия, незамысловато пристукивая рукой, с каждым разом ускоряясь. Когда скорость достигла предела, он добавил в действие еще больше сил и, наконец, замер в оцепенении.

Аристарх обвёл сидящих взглядом и понял, что вступление произвело нужный эффект. Даже Элея, слегка напуганная такой активной игрой, выскочила в реальный мир из своих мыслей.

Аристарх снова поставил аккорд и извлёк уже знакомый всем звук. Он начал плавно петь, потихоньку ускоряясь. Песня от куплета к куплету несла в себе то, что автор её был человеком своевольным и ради сцели был готов пойти на всё. И настойчиво рекомендовал всё от него прятать, будь то забор, конь, или даже девушка.

Элея вслушивалась в смысл слов и снова впадала в апатию, но оторваться от пения Аристарха не могла. С каждым припевом, из раза в раз более энергичным, чем предыдущий, она проникалась отчаянными мыслями. Когда Аристарх доиграл, скучная хандра в душе Элеи заменилась решительным желанием что-то менять. Она уже была готова сорваться и бежать, но зазвучала следующая песня, и Элея не смогла пошевелится.

Разогрев музыкальный аппетит громким эмоциональным номером, Аристарх начал играть более спокойные композиции. Акакий, сидящий рядом с братом, подкинул в костёр последние полешки. Ночь тянулась спокойно и размеренно, через час из бани вернулись почти все, через полтора Дафнис, Варвара, Акакий и Бохус ушли спать. Аристарх играл последние песни перед тем, как самому уйти на боковую.

Тихо зазвучали аккорды…

Один, другой, затем ещё одни, ещё другой.

Лицо Элеи горело от жара костра, а спина чувствовала ночной холод. Она смотрела на Аристарха, видела, как он затягивал очередную песню. Жёлтые зубы, конский редкий хвост, проникновенные глаза слегка на выкате, со слезливой маслянистостью внутри. Он дёргал струны, мастерски и заученно распевая трогательный куплет. Его пение