Потерянные под соснами - Владимир Олегович Шалев

Дафнис широко шагал, стараясь совладать с мыслями. Он хотел поговорить с Элеей, просто извиниться. Успеть запустить в её голову слова прощения, прежде чем она направит в него с десяток холодных стрел.

Молодой, глупый в своей наивности юноша шагал по лесной дороге в какой-то Верблюдогорской глуши. Он двигался, мыслил, дышал и еще не знал, где будет пролегать его жизненный путь. Он был потерян среди этих сосен. И эти сосны были всей его жизнью.

Остаток дня прошёл для Дафниса тихо и спокойно, он много говорил с Деметрой и в итоге решился уехать в город на денёк-другой, передохнуть и отлежаться в ванной. Слишком сильно манили комфорт и родной диван.

5

Спустившись по ступенькам к берегу, Элея уселась на большой плоский камень, укрытый деревьями. На этом камне обычно лежали ужи, греясь на солнце. Осмотревшись и поняв, что вокруг никого, она, сняв все строгие маски, тихонечко заплакала. Ей было сложно взаимодействовать с Дафнисом, она хотела бы закричать на него, высказать всё, что чувствовала внутри. Всю боль за чувства, которые не нашли в нём ответа.

Девушка смотрела вдаль, на озеро и горы, стараясь не замечать собственных слёз. Ветер шелестел, после ночного дождя было зябко. Солнце со вчерашнего для ещё ни разу не выглянуло, и Элее казалось, будто это всё происходило специально. Словно солнце не хотело смотреть на неё в момент слабости. Горы за озером по необъяснимыми причинам притягивали её. Было ощущение, что там, среди гор, всё гнетущее и обыденное её оставит, что там будет покой от этих мыслей. Элея в этот момент была готова броситься и проплыть через всё озеро, вот так, в одежде. Всё, лишь бы сбежать от собственных мыслей. Сбежать от самой себя.

Вдруг около бани что-то зашелестело. Из чащи вынырнул Гермес. Он шёл вдоль озера, берцы ступали на сырую землю осторожно, он старался не шуметь.

– Я видел тебя – сказал он, остановившись около Элеи. – Если хочешь поделиться, я бы выслушал – интонация его прозвучала более нежно, чем обычно.

Элея не реагировала на фразу, она замерла всем телом, став похожа на камень, который был под ней. В затянувшееся мгновение Гермес хотел сказать что-то ещё, тут она встала и прошла на берег к ступенькам.

– Ты за эту неделю плотно узнал Дафниса – начала она холодным голосом – Вот и скажи мне, какой он?

Гермес видел корень этого вопроса и понимал, что он скорее риторический.

– Думаю, его я знаю в разы хуже, чем ты, но позволь мне сказать одну вещь, которую я когда-то выучил на горьком опыте.

Элея посмотрела на него, проскользив по обмундированию. Портупея с ножом казалась старой и ветхой, а штаны – затёртыми. В сознании сложился образ человека жизнь повидавшего, при этом очень мужественного, даже немного дикого. Элее это понравилось. Она уселась на деревянные ступеньки и ожидающе посмотрела на Гермеса. Боль в пояснице громом раскатилась по всей спине – это о себе напомнила ночь в палатке. Гермес сел рядом, заблаговременно расположив висящий топор вдоль ноги.

– Знаешь, я когда ещё в горном учился – по банной поляне зазвенели бархатные интонации – там много всякого было. И отношения разные, но вот последние чем-то похожи на ваши с Дафнисом. Долгое время я бился об человека, как мотылёк об лампочку. Глупо и бесполезно.

Элея смотрела на Гермеса, и взгляд её понемногу становился теплее. Её умиляла замудрённость его фраз.

– Так вот, разойдясь, мы пробыли порознь больше года, и уже она предложила сойтись обратно. Я тогда был на первом курсе, жизнь казалась полной неизвестностью. Короче говоря, я дал отказ, резко и бесповоротно – сказал Гермес и достал пачку сигарет. – Ты не против, если я? – он указал на сигарету, Элея лишь молча кивнула.

Хотя табачный запах она терпеть не могла, ведь он ассоциировался с отцом, но к Гермесу она была снисходительна, достаточно хорошо понимая подобные зависимости.

Гермес закурил, и холодный ветер сразу же подхватил дым, устремляя его над озером, отражающим серые тучи. Они сидели молча, каждый думая о своём. Внезапно шишка упала Элее на плечо. Озноб пробежался по всему телу, и она поджала колени.

– Всё это я тебе рассказал не чтобы поплакаться – улыбнулся Гермес. – Главное, что я очень жалею о содеянном. Этот открытый гештальт тревожит мне душу до сих пор, хотя прошло уже много лет. Она уехала из страны, я – в лес, за короткую человеческую жизнь мы точно не успеем пересечься. И сейчас я понимаю, что почти всё, о чём думал тогда – неважно. Нужно было лишь перебороть детскую обиду и поговорить, не закрываться, а хоть как-то это проработать. Может быть, из этого что-нибудь вышло бы. Ведь у меня правда оставались к ней чувства – сказал он, и где-то в зоне прогремел тихий гром.

Гермес докурил и, встав на ноги, отряхнулся.

– Я ни к чему не принуждаю, но подумай о том, как бы после многих лет вспоминать события и не жалеть – сказал он и ушёл в сторону лагеря.

Элея осталась сидеть на камне. Ей были приятны слова Гермеса и слегка удивительны. Незнакомый мужчина, казалось бы, без конкретной цели и без её явного желания, проявил внимание. И он, казалось, был искренним.

«Всё в этом лесу странно» – пронеслось в мыслях.

Она посмотрела на воду, и в памяти всплыло щетинистое, кривое лицо отца. Элея не очень хотела возвращаться домой – там ждало привычное ужасное гнетущие состояние. Не дай бог отец бы узнал, что она ездила к Дафнису. Тарас его ненавидел и винил во всех злоключениях дочери.

Элея минула баню и вышла на заросшие автомобильные пути. Дорога шла вокруг лагеря и удалялась вдоль озера в противоположном от заезда направлении.

В голове кружились кадры квартиры бабушки Дафниса, куда она сбежала от родителей, в первую очередь от отца. Кухня, картина, компьютерный стол и счастливая, беззаботная жизнь. Время сгладило шероховатости. Конечно, они тогда горячо спорили, ругались, но всё это выглядело ребячеством по прошествии лет.

Элея вспоминала ту жизнь как праздничную ленту хайлайтов – ярких моментов, жгучих до боли в груди от невозможности прожить их заново. Было больно, но она держала слёзы и неслась как холодный крейсер по замёрзшему морю.

Она не хотела возвращать то былое. Ведь красивость красивостью, но память обманчива, и за этим счастьем пряталась большая тяжёлая рутина, задушившая и вывернувшая их наизнанку. У каждого изнанка оказалась разная.