Династия Одуванчика. Книга 4. Говорящие кости - Кен Лю

«Чтобы противостоять злу, человек должен открыться всему доброму в мире», – ответил он. Это было известное клише моралистов, но никогда еще ей не доводилось слышать, чтобы его произносили с такой убежденностью, как Фиро сейчас.

Жажда мести покинула Дзен-Кару.

– Не атакуем! – прокричала она в ухо Офлуро. – Садимся перед дворцом! Я попробую вступить в переговоры.

Площадь Четырех морей, где разрешалось только пешеходное движение, являлась главной ареной для политических представлений Дара с участием простого народа. Она была достаточно просторной, чтобы служить местом посадки воздушных кораблей, с трех сторон ее обрамляли широкие улицы, а с четвертой – возвышался дворец. На этой площади императрица Джиа (и император Монадэту, если он считал нужным в этом участвовать) возносили общие молитвы в дни солнцестояний и равноденствий, а также других праздников. Тут выстраивались в ровные колонны чиновники, аристократы и генералы, чтобы проследовать через дворцовые ворота на официальные заседания Совета. Здесь собирались по большим праздникам десятки тысяч горожан, чтобы полюбоваться фейерверками, восхититься шарадами на фонарях, насладиться представлениями и хоть одним глазком увидеть императорское семейство.

Но сегодня площадь была пуста, если не считать догорающих обломков турельного арбалета для шелкокрапинных стрел. Широкие улицы вокруг были заполнены облаченными в доспехи солдатами, которые обслуживали гигантские арбалеты, шелкокрапинные копья, «длани Фитовэо» с грузом зажигательных бомб и другими приспособлениями для уничтожения гаринафинов и ведения осадной войны.

Огнедышащие скакуны один за другим садились на площадь: так стая диких гусей опускается на спокойное озеро, чтобы отдохнуть во время ежегодного перелета.

Из дворцовых ворот выступила одинокая фигура и направилась к передовому гаринафину:

– Я Кого Йелу, премьер-министр Дара.

Гинки аккуратно опустила голову, и Дзен-Кара сошла на землю.

– Мне нужно поговорить с императором Монадэту, – объявила она.

Кого Йелу покачал головой:

– Печать Дара держит императрица Джиа, законно назначенный регент Трона Одуванчика.

– Я здесь, дабы устранить ее и спасти Дара!

– Ты выбрала неподходящий способ для спасения.

– Неужели ты хочешь умереть, защищая кровавого узурпатора, старик? Тебе ведь известна вся правда про Джиа. Народ Дара заслуживает доброго правителя!

– Я стою здесь, защищая не отдельную личность, а систему, – возразил Кого Йелу. Его голос, хриплый, но громкий, эхом разносился над мостовой. – Гегемон и враждующие между собой короли Тиро все как один считали себя добрыми правителями. Они полагали, что для победы в споре следует убить соперника и что ликвидировать врага означает ниспровергнуть его идею. Но опыт и изречения мудрецов ано учат нас, что даже справедливое дело можно изрядно замарать, если навязывать свою волю острием меча со спины гаринафина.

Дзен-Кара вздрогнула. В уме невольно всплыли цитаты из столь почитаемых ею наставников-моралистов.

– Что… что случилось с Фиро?

– На этот вопрос у меня нет ответа, – сказал Кого Йелу и горестно вздохнул. – Зато я твердо знаю, что Фиро любит народ Дара и никогда не пожелал бы, чтобы Пан объяло пламя междоусобной войны. Льуку остаются в Неосвобожденном Дара, и их лазутчики наверняка наблюдают за нами прямо сейчас. Неужели ты и впрямь веришь, что Фиро желает дать повод ликовать врагам Дара и рыдать тем, кто любит эту землю?

Дзен-Кара закрыла глаза. Фиро настоял на том, что отправится вершить расправу над Джиа как одинокий мститель, опирающийся на помощь кучки преданных соратников, а не как император Дара во главе армии. Он полагался на хитрость и ловкость, чтобы свести к минимуму потери и предотвратить риск развязывания гражданской войны. Так что против слов этого старика ей было нечего возразить.

– Куни Гару взбунтовался против тирана и отдал свою жизнь на милость льуку в стремлении к миру: он всегда пытался избежать кровопролития и бойни среди народа Дара, будь то по причине чужеземного нашествия или внутренних раздоров, – продолжил премьер-министр. – Император Рагин желал, чтобы государственная машина учитывала желания недовольных, давала им возможность решать проблемы мирным путем. Будучи наследником своего великого отца, Фиро прекрасно понимает, что его поступки станут основополагающими для грядущих правителей, обретут силу прецедента. Какой пример подаст он тем, кто придет вслед за ним? Если император Монадэту возьмет власть силой, устроив резню и пожар в Безупречном городе, то победа его в конечном счете обернется поражением. Имя его будет проклято на многие поколения.

Слова Кого Йелу неприятно поразили Дзен-Кару. Хотя она и родилась не в Дара, однако выросла здесь. Аргументы, приводимые премьер-министром: легитимность, суд истории, возникновение прецедентов вследствие действий одного политика, – быть может, и не впечатляли ее так же сильно, как тех, кто с колыбели впитывал ценности Дара, но сердце молодой женщины билось в унисон с чаяниями ее любимого Фиро, человека, в котором боролись желающий отомстить за мать сын и наследник Трона Одуванчика, обязанный укреплять и поддерживать систему справедливой власти.

Дзен-Кара посмотрела на стоящего у нее на пути старика, такого хрупкого и беззащитного, однако не выказывающего и тени страха; посмотрела на солдат, застывших у боевых машин по периметру площади, встревоженных, но дисциплинированных; подумала о тысячах тысяч людей, которые прячутся сейчас по всему городу: на просторных проспектах и узких улочках, в жалких лачугах и роскошных особняках… Слуги, чиновники, нищие, ученые, дети, старики – у каждого из них есть свои заветные мечты и тайные страхи.

Это народ Дара – тот народ, который любил Фиро и который любил его самого.

Дзен-Кара вздохнула. Фиро был зеркалом ее души, а она – его. Любовь побуждает человека совершать странные, прекрасные и ужасные поступки.

Она повернулась и махнула рукой Офлуро. Тот осторожно отстегнулся, шагнул на голову Гинки и позволил спустить его на землю. Руку он при этом положил на рога гаринафинихи, на случай если вдруг придется спешно возвращаться в седло.

– Фиро обучал гаринафинов, чтобы защищаться от врагов, а вовсе не затем, дабы удовлетворить свое стремление к власти, – шепнула Дзен-Кара, глядя ему в глаза. – Как думаешь, как бы он сам пожелал поступить в данном случае?

Офлуро некоторое время молчал. Потом тяжело вздохнул:

– Хотя я льуку, но сердце мое, как и сердца этих гаринафинов, приняло новый дом. Я подчинюсь печати Дара, даже если она и не в руке императора Монадэту.

Дзен-Кара кивнула, и слезы облегчения и печали потекли по ее лицу.

Вот погоди: победим льуку, я приеду на Тан-Адю с целым флотом кораблей, нагруженных дарами, и попрошу у родителей твоей руки. Тогда у нас будет сколько угодно времени, чтобы кататься на волнах и путешествовать по Островам на крубенах. Ты скажешь мне «да»?

«Ну разумеется, я скажу „да“, – ответила она этому призраку в своем сознании. – Но