Потерянные под соснами - Владимир Олегович Шалев

Почти весь страх улетучился, гонимый выделившимся кортизолом. Путь оставался неблизкий, а всё, что прошли сейчас – было одной шестой от всего маршрута. По прогнозу Дафниса, таким темпом из шахт они бы вышли к утру. Если бы вообще вышли.

Он смотрел вокруг и думал, но ничего не попадалось под взгляд. Кругом только голые чёрные стены.Вернувшись обратно и собираясь сесть, он посмотрел на тачку. Дафниса озарило. Он вскинул тачку, перевернул и поставил на железное колесо.

Гермес судорожно засмеялся.

– Ну ты выдумал.

– Есть другие идеи? – сказал Дафнис и выкатил тачку в коридор.

Он вернулся за Гермесом, тот упёрся единственной рабочей ногой в стенку и ввалился в деревянный короб. Дафнис надавил вперёд, и тачка поддалась. Через пять минут пути колесо разработалось, и везти стало проще.

Дафнис, как и горняки сто лет назад, монотонно, срывая все мышцы, вёз тяжёлый груз по этим темным коридорам.

3

– Спасибо больше – сказала Элея.

– Да что уж спасибо, в такой ситуации как не помочь – Аристарх улыбнулся во все зубы.

– И всё равно… Ну ладно, я пойду, надо на поезд не опоздать – попрощалась она застенчиво.

Элея развернулась и пошла к дверям вокзала. Купив билет, она вышла на перрон и села на деревянную скамейку. В воздухе было душно, облаков практически не виднелось, и солнце беспощадно разогревало всё, до чего доставало. Элея сидела в тени, и в любое другое время очень радовалась бы этому. Обычно такие детали она подмечала, но сегодня мысли заполонили размышления об отце.

Тарас, был весьма деспотичен по своей натуре. Как многие подобные ему мужчины, он желал видеть ребёнком мальчика, поэтому не был рад рождению Элеи. Но из семьи не ушёл, так как любил Терезу – её мать. Хотя употреблять этот глагол в отношении Тараса сложно, скорее, он крепко привязался и не хотел новых отношений. Да и Тереза была женщиной хоть и грубой, но податливой, умела терпеть издёвки и насилие. С годами же Тарас мягче не стал, нежность и любовь, во всяком случае по отношению к дочери, практически никогда не проявлял. Только когда Элея училась в начальной школе, он сдержанно награждал её похвалой за хорошие оценки.

В душе были очень противоречивые чувства – как будет жить мать, если отец умрёт? Будет ли носить траур, или на следующий же месяц найдёт другого и забудет про Тараса? Мысли эти были мерзки девушке, их прервала появившаяся внезапно у перрона электричка.

В солнечном свете красовалась новенькая «Летяга». По всему корпусу расположились стилизованные изображения белок-летяг. И на безрыбье, этот поезд был шиком технической мысли. Компания ШРП – «Шикарные Рельсовые Пути», имела железнодорожную монополию в Терастии, поэтому других рыб здесь не водилось. Но нельзя откровенно ругать ШРП, ведь составы были качественными, а рисунки белок-летяг и правда шикарно смотрелись на зелёном металлическом корпусе.

Элея села рядом с окном, людей было немного – мало кто уезжал из Мраморного днём, да ещё и в четверг. Поезд стоял не более пяти минут, и под конец в вагон ввалилась группа людей, нагруженная множеством вещей. Две толстых женщины в обтягивающих блузках стояли посреди вагона со здоровыми сумками. К ним вбежал мужичок, внёс ещё столько же увесистых тюков и выбежал обратно. Поезд прогудел, и в последнее мгновение до закрытия мужичок появился вновь, внеся ещё больше багажа. С ним влетел неуклюжий высокий паренёк, нервно стирающий со лба пот. Со спины он был нагружен рюкзаком, а в руках держал небольшой торшер с бахромой. Видимо, они переезжали из Мраморного. Элея отвернулась в окно, чтобы не наблюдать печальную картину.

Эти люди экономили на газели с грузчиками, жертвуя собственным комфортом. Бедные они, на самом деле, были лишь душевно. И могли жить полноценно, если бы верили в себя и думали не прошлым.

К шести часам вечера Элея прибыла в Самоцветинск. Она сразу вызвала такси и направилась прямиком в квартиру. Заканчивался август, солнце садилось раньше, чем в начале лета. В родном дворе она очутилась уже под сумерки. Элея достала ключи с самого дна рюкзака, зашла в подъезд и медленно поднялась на второй этаж. На стук в дверь никто не отозвался. Она постучала настырнее, но никто не открывал. Не выдержав, она открыла дверь сама и зашла внутрь.

В квартире никого не было. Пахло сигаретами и пылью. Тереза раз в месяц-другой выкуривала по сигарете и , видимо, накануне тоже себя не сдержала. Тарас курил на общем балконе и иногда в туалете, так как делал это регулярно, примерно по две пачки в день, а Тереза могла себе позволить курить на кухне. Это было маленьким счастьем, которое он ей позволял. Элея разулась и прошла на кухню. В комнатке тесно ютились гарнитур, потрескавшийся столик с двумя табуретками, оконце с геранью, телевизор и большой угловой диван. Одна табуретка была выдвинута, на столе – кружка с недопитым остывшим кофе и полупустая пачка сигарет. Пепельницы в доме не было, бычки лежали в фаянсовой пиале из прошлого века.

Девушка поставила кружку в раковину, налила воды в чайник и включила его. «Целых полпачки» – думала она – «Видимо, с Тарасом что-то серьёзное». Элея с подросткового возраста называла отца только по имени.

Чайник вскипел, и она заварила растворимый кофе без сахара. Усевшись на выдвинутую табуретку, она поставила кружку на стол и тут, наконец, заметила главное. На красной упаковке сигарет, то ли ногтём, то ли чем-то другим было сцарапано слово. На рисунке изображались ужасающие по задумке чёрные лёгкие курильщика. И под ними надпись: «рак лёгких». Слово «рак» неаккуратно соскоблено. Всё стало ясно: «Точно, рак. Ну конечно, много никотина, да и всякие окисления на производстве. Теперь понятно».

Элея написала матери сообщение о том, что добралась, затем допила кофе, сходила в душ и легла в постель. Лёжа под одеялом, она думала об отце. Новость про рак, даже предположительная, пугала и делала действительность ещё острее. Последняя мысль сном была про Дафниса. Он не вышел на связь, и Элею это обижало. Она не стала звонить, закопавшись, как в песок, в свои придушенные мысли. Так проявлялись отголоски травмированного детства – не беспокоить спящего отца, чтобы не вызвать гнев. Элея накрылась одеялом с головой и уснула.

***

Сон прервал звонок матери. Тереза сообщила, что состояние отца ухудшается, и лучше немедленно приехать. "Если ты вообще любишь его" – прозвучало эхом в телефоне. Голос матери был как обычно груб и резок, но Элея сумела