Гримус - Ахмед Салман Рушди

подъем склону. Остальную, свободную часть равнины занимали поля и луга – на некоторых паслись коровы, на других – овцы; здесь также выращивали пшеницу и иные злаки. Но сейчас была ночь, и на полях царил покой. Там и сям среди полей заметны были освещенные домики фермеров, подобные светлячкам в саду.

Над городом, на выступе горы, стояло одинокое жилище. Стены этого дома, в противоположность единообразной выбеленности городских построек, были черными как смоль. Здесь жила Лив.

Дальше начинались облака, так что вершину горы видно не было.

– Эти облака висят там всегда, – сказал Вергилий, и снова наступила тишина.

Взлетающий Орел не забыл клятвы, которую дал себе во Внутреннем измерении: если получится, он оставит свои поиски и обоснуется на острове. Здесь должен был прийти конец его вековым странствиям, мафусаиловой эпохе слепого блуждания вслед за движущимся перстом. Взлетающий Орел должен был бы вздохнуть с облегчением – но чувствовал только напряжение. Любому человеку трудно очистить свой разум от всех его целей и начать с нуля строить свою жизнь на совершенно новый лад; для Взлетающего Орла, чья цель не менялась вот уже семь веков и приняла застывшую форму, подобно какому-нибудь Внутреннему измерению, это был настоящий гераклов труд.

Вергилий Джонс тоже строил планы, и эти планы включали в себя Взлетающего Орла. Сейчас, когда он и его спутник добрались наконец до К., наступил критический момент. Все зависело от того, отреагирует ли Взлетающий Орел на город (а тот на него) так, как надеялся Вергилий. Если да, то Взлетающий Орел будет готов к задаче, которую Вергилий хотел на него возложить. Если нет, то ничего не поделаешь. Сил приближаться к Гримусу у самого Вергилия Джонса больше не было. Недавно, в лесу, он почувствовал какую-то надежду, но схватка с ашкваком показала ее тщетность. Теперь все зависело от Взлетающего Орла. С каким-то мрачным удовольствием Вергилий подумал, что все его действия точно соответствуют желаниям Деггла; узнай об этом Мастер Николас, он бы тоже наверняка этому подивился. «Если бы Бога не было, то его следовало бы выдумать», – вспомнил Вергилий афоризм и тут же его переиначил: «Поскольку Гримус есть, его следует уничтожить».

Сейчас возобновлялось давно проигранное сражение. Ему предстояла встреча с О'Тулом и, может быть, с Лив. Но обратной дороги не было.

– Взлетающий Орел, – сказал он, – я хочу вам кое-что сказать: более всего мы беззащитны перед теми, кого любим.

Взлетающий Орел слушал мистера Джонса вполуха. Вергилий продолжал, вглядываясь в ночной туман, который мягко окутал равнину и придавал городу мерцающий, иллюзорный вид.

– Я говорил о себе, – сказал Вергилий. – Надеюсь, вам не придется причинять мне боль. Ведь вы можете очень легко нанести мне рану. По-моему, только так и следует понимать дружбу.

Взлетающий Орел прислушался. Вергилий говорил сбивчиво; слова давались ему с трудом. Это был крик о помощи, мольба человека, который уже дважды спас Взлетающему Орлу жизнь.

– Хорошо, – произнес Взлетающий Орел.

Вергилий коротко кивнул.

Уже некоторое время они стояли на опушке леса. Была глубокая ночь.

– Ну что? – спросил Вергилий. – Вперед?

Под влиянием внезапного порыва Взлетающий Орел левой рукой обхватил правую руку своего проводника; и, словно боевые товарищи, они нога в ногу двинулись навстречу своим таким разным судьбам.

Луна, слабо пробиваясь сквозь туман, бросала на их головы белые блики.

Часть вторая

Минувшее

XXXI

Ночной К.: домишки жмутся друг другу, словно надеясь найти в тесноте защиту и тепло. Грубые стены в пятнах сырости, тумана и времени, грязная неряшливая побелка, архитектурные калеки, которые выживают назло криво положенной черепице и перекошенным дверям.

Вокруг домов – улицы. Пыльные линии жизни, они кружатся и вьются между уродливыми зданиями, идут ниоткуда, бесцельно мечутся, существуют только ради того, чтобы просто быть. Любое поселение должно иметь улицы: пустые промежутки между заполненными дырами.

Одна и только одна улица города выглядела достойно. Авеню, мощенная булыжником и разбивающая на две части взвихренную пыль, тянулась из конца в конец города, горделиво утверждая свое превосходство: римлянка среди варваров.

Человек, ветхий, как его одежды, грязный, как дома, и пыльный, как улицы, полз на четвереньках по этой величественной магистрали, словно пилигрим по дороге к Риму, совершая, судя по всему, акт поклонения.

Это был Камень; он не отзывался на другие имена, да и на выбранное им прозвище реагировал редко. Молчание было его стезей, дорога – его холмом, а каждый камень – его Сизифовым камнем. День за днем он пересчитывал булыжники, один за другим, нумеруя их в уме для грядущих поколений. Неразрешимая задача для человека с плохой памятью, бесконечный ряд чисел без суммы. Поначалу, так давно, что он даже об этом забыл, он еще пытался добиться результата; его пересохший язык спотыкался о большие, неповоротливые числа; они выскальзывали из его памяти, но всякий раз он терпеливо возвращался к самому началу. Теперь же пересчет стал лишь предлогом; подлинной его целью было постоянное возобновление дружбы с каждым камнем. Он приветствовал их как старых друзей, с радостью проползая над одним знакомым надтреснутым булыжником тут и над другим, приятно-округлым, – там. Некоторым из камней он давал имена; другие в его мечтах были свидетелями невероятных приключений. Улица была его микрокосмом, средоточием его радости и боли. Маленький и худощавый, он стал такой же неотъемлемой частью дороги, как любой из составляющих ее булыжников. В одно из своих редких возвращений в мир говорящих людей он искренне поведал миссис Эльфриде Грибб, жене Игнатия К. Грибба, городского мыслителя: «Если бы не я, дорога бы развалилась. Булыжникам любовь нужна так же сильно, как и вам». И в практическом смысле он действительно охранял дорогу, ревностно оберегая ее от посягательства пылевых вихрей, залетающих из соседних переулков, и залечивал раны, наносимые дороге копытами животных на ее пути через поля. Камень мыл дорогу и заботился о ней. Она принадлежала ему. В награду за этот подвиг любви те, кто оказывался рядом с ним, когда он хотел есть, давали ему еду, а те, кто оказывался рядом с ним, когда он уставал, давали ему приют. Именно по этой дороге и подошли к неряшливому городу Вергилий Джонс и Взлетающий Орел.

Когда они поравнялись с первыми фермерскими домиками, Взлетающий Орел почувствовал, как сердце его забилось чаще. За тонкими занавесками в окнах теплыми островками горели огоньки, обещая путникам кров. Живо оглянувшись на своего проводника, Взлетающий Орел уже собирался поделиться с ним новообретенной радостью, но лицо Вергилия было неподвижным