Царёв Пророк - Денис Нивакшонов

— Хорошо, — кивнул он. — Царица-инокиня Ирина. Её образ — милосердие, молитва, уход от мирской суеты. В народе её почитают. Если чудо произойдёт по её молитвам — это будет знаком благоволения небес не к династии Годуновых, а к самой России, которую она олицетворяет. Мы даём людям надежду, не связанную напрямую с троном. Находим засохший, но известный в округе источник. Лучше всего — в монастыре, но не в самом Кремле. Чудов монастырь подходит. Готовим его. Мардарий, ты обеспечиваешь «свойства» воды. Без яда, только лёгкий целебный эффект. Травы, минералы. Сильвестр, ты готовишь «обстановку» — находишь старую икону, которую можно «случайно» обнаружить рядом. Степан, тебе самое сложное — люди. Нужны трое: один «исцелённый» найди действительно больного, но такого, чья болезнь может отступить сама собой или от нашего вмешательства, один монах, который всё «увидит» и расскажет, и один скептик-боярин, которого мы заранее дискредитируем, чтобы его отрицание лишь укрепляло веру.

Он остановился и посмотрел на них.

— Это не фальшивка. Это… инсценировка Провидения. Мы даём людям то, в чём они нуждаются — надежду и знак, что Бог не оставил Россию. Начинаем. У вас две недели.

Когда они ушли, Григорий почувствовал знакомое жжение стыда. Он планировал обман. Но другой путь — кровь и хаос — был неприемлем. Это был расчёт во имя спасения.

* * *

Параллельно с подготовкой «чуда» Григорий усилил работу с царевичем Фёдором. Юноша, смышлёный и впечатлительный, был ключом к долгосрочному будущему. Вместо сухих летописей Григорий начал учить его… географии и основам экономики.

Они сидели в светлице царевича над той самой картой.

— Видишь, Фёдор Борисович, вот речной путь по Волге до Каспия. А здесь — волок к Дону. Кто контролирует эти пути, тот контролирует торговлю шёлком и пряностями с Востоком.

— Но татары… — робко заметил царевич.

— Татары — проблема военная. Но её можно решить не только мечом. Можно договорами, деньгами, переселением на эти земли верных людей. — Григорий водил пальцем по карте. — А вот здесь, на Урале… железо и медь. Основа для пушек и монет. Государство, у которого своего металла много, сильно. А которое покупает его у других — слабо.

Фёдор смотрел на карту с горящими глазами. Для него это была не скучная наука, а игра в стратегию, захватывающая и реальная.

— Брат Григорий, а тётка Ирина… она ведь могла бы стать правительницей после отца? В летописях пишут, что так бывало.

— Могла, царевич. Но она выбрала иной путь — молитвы за нас с тобой. И этот её выбор даёт ей силу, которой нет у многих властителей. Силу чистого авторитета, незапятнанного властью. Иногда отказ от короны делает человека могущественнее царя.

Однажды их занятие прервал Борис. Он стоял в дверях, наблюдая, как его сын с энтузиазмом рассказывает о выгодах торгового пути в Сибирь. Лицо государя было невыразительным.

— Оставь нас, сын, — мягко сказал он.

Когда Фёдор вышел, Борис подошёл к карте.

— Учу его держать державу, — сказал Григорий.

— Я вижу. Ты учишь Фёдора чему-то большему. Показываешь державу не как данность, а как… мастерскую. — Борис повернулся к Григорию. — Отчёт о самозванце видел?

— Видел. Вишневецкий его принял. Значит, за ним стоят серьёзные деньги. Возможно, Романовы, возможно, поляки.

— И твоё «чудо» остановит это?

— Нет. Но оно даст нам время и опору в народе. А время нужно, чтобы найти и обезвредить сам источник угрозы. Не самозванца — тех, кто за ним.

Борис долго молча смотрел на Григория.

— Я доверяю тебе, Смотритель. Но помни: если этот обман раскроют, нас с тобой растерзает та же толпа, что сегодня будет славить.

— Это не обман, государь. Это… управляемая молитва. Мы просим у Бога знака, и помогаем Ему этот знак явить.

Годунов усмехнулся — коротко и беззвучно.

— Красиво сказано. Жаль, Богу твои слова не слышны.

* * *

День был выбран идеально — накануне праздника Ивана Купалы, когда граница между миром людей и миром духов, по народным поверьям, истончалась. В Чудовом монастыре у засохшего десяток лет назад источника собралась толпа. Слух о том, что царица-инокиня Ирина приходила сюда тайно молиться о здравии народа русского и утешении всех вдовиц и сирот, разнёсся по Москве с поразительной скоростью.

Григорий стоял в толпе, закутавшись в простой кафтан, с капюшоном на голове. Его сердце билось часто. Всё было подготовлено: подземный ход к источнику, по которому ночью Мардарий со своими снадобьями проник к водоносному слою; новая, но искусно «состаренная» икона Божьей Матери «Взыскание погибших», которую Сильвестр вмуровал в грот; и ключевой свидетель — монах Варлаам, человек Степана, с искренним, одухотворённым лицом.

Наступила кульминация. Варлаам, стоя на коленях, молился так истово, что слёзы текли по его щекам. Потом он вскрикнул и указал на источник.

— Вода! Вода идёт!

Из-под камней действительно сочилась, а затем и забила тонкой струйкой вода. Но не обычная — чуть молочного оттенка, с лёгким запахом мёда и полыни. Мардарий постарался на славу.

Толпа ахнула. Кто-то бросился к воде, зачерпнул, выпил. И тут же раздался крик другого человека — того самого «исцелённого», страдавшего хронической хромотой. Он, рыдая, стал на ноги и закричал, что боль оставила его.

Эффект был мгновенным. Толпа, ещё секунду назад скептическая, взорвалась слезами, молитвами, восторженными криками. «Царица-инокиня умолила!», «Бог простил Россию!», «Чудо!». Люди плакали, целовали землю, воду, край одежды монаха Варлаама.

Григорий стоял, ощущая странную пустоту. Он достиг цели. Видел, как меняются лица людей, как уходит из них серая покорность судьбе, как зажигается надежда. Они видели знак не того, что Бог благословил Годуновых, а того, что Он ещё не оставил Россию, что есть ещё чистая молитва, способная творить чудеса. Это была мощнее любой пропаганды. Но цена… Цена была его собственной душой. Он стал режиссёром в спектакле, где актёрами были вера и отчаяние тысяч.

В этот момент взгляд упал на знакомую фигуру в толпе — ту самую женщину с Устьинской набережной, мужу которой он помог. Она стояла, прижимая к груди ребёнка, и с благоговением смотрела на источник. Потом её взгляд встретился с его. И она, узнав Григория, не стала кланяться или кричать. Просто сложила руки у груди, как перед иконой, и склонила голову в безмолвном благодарном поклоне.

В этот миг Григорий понял. Он переступил черту. Он стал частью этого мира — не наблюдателем, не учёным, а действующим лицом. Он манипулировал, обманывал, шёл