Формула огня - Джек из тени

крепость. Поставить под угрозу всё герцогство, которое и так дышало на ладан. Повести не до конца сформированную, не до конца обученную армию в марш-бросок через неизвестную территорию, в самое пекло, без налаженной логистики, без разведданных, без чёткого понимания сил противника. Это было чистое, беспримесное самоубийство. Это был приговор нам всем.

Отказать ей было не лучше. Это означало плюнуть ей в лицо. Растоптать её честь, её скорбь, её долг перед народом. Это означало показать, что клятва, данная ей, для меня пустой звук, политическая формальность. Это означало потерять орков. Не просто как союзников, как таран, как ударную силу, как ярость, которую я научился направлять и использовать. Без них моя армия превращалась в калеку, способную только отстреливаться из-за стен. И это был бы другой приговор, отложенный, но не менее смертельный.

— Урсула… — я начал, и мой голос прозвучал неуверенно, жалко. Я пытался подобрать слова, но все они казались фальшивыми, неуместными перед лицом её горя. — Я понимаю твою боль. Я скорблю вместе с тобой. Но…

— Не смей говорить о моей боли! — рыкнула она, и её рука сжалась на рукояти топора так, что побелели костяшки. — Ты ничего не понимаешь! Ты человек! Для тебя клан, кровь, предки, это просто слова из книжек! Для меня это всё, что есть! Они убивают моё прошлое! Они убивают моё будущее! Они убивают меня! А ты стоишь здесь и говоришь о «понимании»⁈

— Я говорю о реальности! — я повысил голос, пытаясь перекричать бурю, бушующую в ней и во мне. — Посмотри вокруг! Мы на гигантской стройплощадке! У меня половина армии не умеет держать винтовку, зато научилась махать кайлом! У нас нет запасов для дальнего похода! Мы не знаем, где именно находятся эльфы, какова их численность! Броситься сейчас в степи, это не героизм, это идиотизм! Это послать на смерть и твоих, и моих людей!

— Мои люди и так умирают! — её голос сорвался на крик. — Прямо сейчас, пока ты здесь считаешь свои мешки с мукой и меришь толщину стен! Каждый час твоего промедления, это сотни мёртвых детей! Сотни! Ты слышишь меня⁈ Или твои уши забиты цементной пылью⁈

Грош, сидевший на стуле, тихо застонал, как будто каждый её крик отзывался болью в его ранах. Я сделал шаг к ней, протягивая руку.

— Урсула, послушай меня. Пожалуйста. Я не отказываюсь. Я просто прошу…

— Ты просишь подождать! — выплюнула она. — Подождать, пока вырежут всех! Подождать, пока от моего народа останутся только обугленные кости! Чего ты хочешь ждать, Михаил⁈ Пока твоя крепость станет достаточно красивой⁈ Пока твои «благородные» офицеры научатся отличать лево от права⁈ У нас нет этого времени!

Она отвернулась, её плечи тяжело вздымались. Я видел, что логика, доводы, стратегия, всё это было бесполезно. Она была не полководцем сейчас. Она была дочерью своего народа, и её народ звал на помощь.

И тогда я понял. Я не смогу её убедить. Я должен был дать ей что-то. Не обещание. Не сочувствие, а действие. Немедленное, конкретное действие, которое показало бы, что я не прячусь за стенами своего форта.

Я резко развернулся.

— Эрик!

Мой адъютант, который всё это время стоял у входа в шатёр, бледный и испуганный, вздрогнул.

— Да, командир?

— Почтовую птицу. Самую быструю. И пергамент. Живо!

Он кинулся исполнять приказ. Урсула медленно обернулась, в её глазах появилось недоумение. Она не понимала, что я задумал. Я подошёл к столу, отодвинул чертежи, на которых ещё несколько часов назад рождалась моя неприступная крепость, и сел. Мои руки дрожали, когда я брал перо. Не от страха. От осознания того, что я сейчас делаю. Я разрывал свой единственный, с таким трудом составленный план на части, пытаясь сшить из обрывков два новых.

Эрик принёс всё необходимое. Я макнул перо в чернильницу.

— Что… что ты делаешь? — глухо спросила Урсула.

— Я не могу отправить армию, — сказал я, не глядя на неё, мой взгляд был прикован к чистому листу пергамента. — Не сейчас. Это будет бессмысленная бойня. Но я не собираюсь сидеть сложа руки.

Я начал писать. Быстро, размашисто, буквы плясали под моим пером. Я писал не герцогу или генералам. Я писал Лире.

— Если мы ворвёмся в степи вслепую, мы просто утонем в них, как в болоте. Нас разобьют по частям, вымотают, возьмут в кольцо. Нам нужна информация, Урсула, точная и свежая. Нам нужно знать, где их основные силы, где их лагеря, где их обозы. Нам нужно знать, где прячутся выжившие кланы, чтобы не искать их по всей степи, а идти к конкретной цели. Нам нужны глаза и уши.

Я поднял на неё взгляд.

— И у меня есть лучшие глаза и уши во всём герцогстве.

Она молчала, но я видел, как ярость в её глазах медленно уступает место напряжённому, недоверчивому ожиданию. Она начала понимать.

— Лиса? — прорычала она. — Ты хочешь послать туда этих… хвостатых интриганов?

— Я хочу послать туда лучших разведчиков, каких только можно найти. Кицуне родились в степях, как и вы. Они знают их, как свои пять пальцев. Они могут просочиться сквозь любую армию, оставаясь невидимыми. Они не вступят в бой, их задача другая.

Я снова склонился над письмом.

«Лира, — писал я. — Срочно. Нужны твои лучшие. Все, кого сможешь собрать. Полная автономность, лучшее снаряжение. Задача — глубокая разведка в Красных Степях. Мне нужно всё. Маршруты передвижения армии тёмных эльфов, численность, расположение лагерей, система охраны, пути снабжения. Вторая задача, не менее важная — найти и установить контакт с выжившими орочьими кланами. Особенно с кланом Белого Волка на юге. Дать им надежду, передать, что помощь придёт. Вы их единственная ниточка к спасению. И наша единственная ниточка к победе. Действуй немедленно. Время — кровь. Кровь наших союзников».

Я не писал о геноциде. Она сама всё поймёт. Поставил свою подпись и печать, свернул свиток. Урсула молчала. Я видел, какая буря происходит у неё внутри. Это было не то, чего она требовала, только отсрочка. Полумера. Но это было лучше, чем ничего.

— Это… — она с трудом подбирала слова. — Это может сработать. Но если ты просто тянешь время, Михаил… Если это очередная человеческая хитрость, чтобы успокоить «глупую орчиху»…

— Я дал тебе слово, — перебил её — А я своё слово держу. Всегда. Моя армия не