Формула огня - Джек из тени

готова к походу, но она будет готова. И когда придёт время, мы пойдём в степи. И мы устроим им такой ад, по сравнению с которым Битва в Глотке Грифона покажется детской игрой в песочнице. А до тех пор, — я встал и подошёл к ней вплотную, — ты мне нужна здесь. Мне нужна твоя ярость. Мне нужна твоя сила. Чтобы вбить в головы этих сопливых аристократов и новобранцев, что такое настоящая война. Чтобы, когда мы пойдём в степи, за моей спиной была не толпа, а стальная машина смерти.

Я смотрел ей прямо в глаза, не отводя взгляда. Это был мой ход в этой партии. Я не просто просил её о помощи, делал ответственной за будущую победу. Я превращал её слепую ярость в инструмент.

Она смотрела на меня несколько долгих, бесконечных секунд. Я видел, как в её глазах угасает огонь безумия, сменяясь холодным, расчётливым пламенем.

— Хорошо, — наконец, глухо сказала она. — Я сделаю из них воинов. Я выжгу из них всю спесь и страх. Превращу их в оружие для твоей войны. Но когда придёт время, это оружие должно будет выстрелить. Иначе я сама направлю его на тебя.

Я протянул свиток Эрику, боец выбежал из шатра. Я остался наедине с Урсулой. Напряжение спало, но воздух всё ещё был наэлектризован. Мы стояли в тишине, двое союзников, только что прошедшие по краю пропасти.

Глава 11

Зима пришла не с парадным грохотом снежных бурь, а подкралась на цыпочках, как вор. Сначала она лишь припудрила инеем вершины самых высоких пиков, превратив их в сахарные головы безразличных к нашей суете великанов. Затем спустилась ниже, окутав предгорья холодным, промозглым туманом, который по утрам нехотя отползал в ущелья, обнажая промёрзшую, окоченевшую землю. Воздух стал тонким, колким, он обжигал лёгкие и заставлял глаза слезиться. И в этом кристально чистом, морозном воздухе моё творение выглядело особенно чудовищно.

Я стоял на крыше центрального командного бункера, единственного высокого сооружения во всём комплексе, которое я позволил себе построить, и то лишь потому, что оно было вгрызено в склон горы и с воздуха казалось просто естественным каменным выступом. Отсюда, со своей «капитанской рубки», я видел всё. И то, что я видел, не имело ничего общего с гордыми замками или неприступными цитаделями из рыцарских баллад.

Форт-Штольценбург не был красив. Красота, это привилегия мирного времени, роскошь, которую мы не могли себе позволить. Это было функциональное, концентрированное уродство топора, капкана или гильотины. Вместо изящных башен и высоких стен — приземистые, оплывшие бетонные коробки ДОТов, вросшие в землю, как гигантские серые бородавки. Вместо величественных ворот — узкая, ощетинившаяся стальными «ежами» щель в завале, которая простреливалась как минимум из шести пулемётных гнёзд. Вместо живописных внутренних дворов, сеть узких, крытых траншей и бетонных ходов сообщения, превращавших всю территорию в гигантский, запутанный лабиринт, где каждый поворот был рассчитан так, чтобы создать огневой мешок для любого, кто рискнёт сунуться внутрь.

Не было ни одного лишнего элемента, ни одной детали, которая не несла бы в себе смертоносную функцию.Огромная, бездушная машина для убийства, спроектированная с одной-единственной целью: максимально эффективно перемалывать живую силу противника, превращая её в фарш, при минимальных потерях для гарнизона. Солдаты, со свойственным им чёрным юмором, уже придумали ему свои названия: «Адские врата», «Бетонная могила», «Зубы Михаила». Последнее мне нравилось больше всего.

Я смотрел на своё детище, и не чувствовал ни радости триумфатора, ни гордости создателя. Только холодное, выжигающее изнутри удовлетворение. Да, ради этой операции пришлось отрезать много живого. Пришлось вбить в эту землю столько пота, крови и отчаяния, что хватило бы на десяток проигранных войн. Пришлось сломать через колено вековые устои, растоптать чужую честь и превратить свободных людей в рабов одной общей, навязанной мною цели. Но теперь у нас появился шанс. Не на победу, нет, до неё было ещё как до Луны. Но на то, чтобы не сдохнуть в ближайшие месяцы.

Стройка, которая ещё недавно казалась бесконечным, кипящим хаосом, затихла. Больше не было слышно круглосуточного грохота взрывов, визга пил и отчаянного мата десятников. Лагерь жил теперь другой, размеренной, армейской жизнью. Чёткий ритм шагов патрулей по бетонным гулким переходам. Короткие, резкие команды на плацу, где Урсула продолжала превращать вчерашних крестьян и аристократов в подобие солдат. Мерный стук молотов в кузнице, где теперь не ковали кирки, а чинили оружие. И над всем этим вой ветра, который, завывая в узких амбразурах и длинных вентиляционных шахтах, пел колыбельную нашему бетонному монстру.

— Впечатляет, магистр.

Я не обернулся, ведь и так знаю чей это голос. Хриплый, надтреснутый, лишённый былой командирской зычности. Генерал Штайнер, он подошёл и встал рядом, тяжело опираясь на трость. Его рука, раздробленная в той памятной рубке на склоне, так до конца и не восстановилась, она висела на перевязи бесполезной плетью. Но изувечена была не только рука. Что-то сломалось и внутри этого старого вояки. В его глазах больше не было ни ярости, ни спеси. Только глухая, всепоглощающая усталость. Он смотрел не на меня, а на панораму форта, и его лицо было похоже на пергамент, на котором написана история всех проигранных сражений. Он зябко поёжился, хотя на нём был тёплый, подбитый мехом плащ.

— Я воевал тридцать лет, магистр. Я видел десятки крепостей. Гордые, неприступные замки моих предков, с высокими стенами, украшенными флагами, с широкими площадками для рыцарских турниров… В них была жизнь. В них была честь. А это… — он неопределённо махнул рукой в сторону ДОТов, — … это просто нора. Грязная, уродливая крысиная нора. Здесь не за что сражаться. Здесь можно только умирать.

— Именно, генерал, — кивнул я. — И пусть это будут наши враги.

Штайнер ничего не ответил. Он просто стоял и смотрел, и в его глазах я видел немой ужас человека, который заглянул в будущее и не нашёл в нём места ни для себя, ни для всего, во что он верил.

— Камень готов. Когда мы пойдём за черепами?

Этот голос, низкий, гортанный, прозвучал за нашими спинами, как грохот камнепада. Урсула. Она подошла бесшумно, как всегда, и встала рядом со мной, огромная, источающая запах стали, кожи и застарелой крови. Она не смотрела на форт. Её взгляд был прикован к востоку, туда, где за заснеженными пиками лежали выжженные степи её народа. Для неё этот форт был не домом и не могилой. Просто хорошим, надёжным топором,