Дом бурь - Йен Р. Маклауд

Когда все закончилось, Ральф лег рядом с Мэрион. Весло упиралось ему в бедро, к коже прилипли кусочки апельсиновой корки, а небо почти почернело, и ветер вновь ворвался в бухту Кларенс. Врожденная адаптация. Ладно, сгодится. На самом деле, когда солоноватый апельсиновый аромат Мэрион смешался с запахом грозы и первые капли дождя упали на кожу Ральфа, этот термин показался ему единственной недостаточно совершенной вещью в целом мире.

Освеженная воображаемым путешествием сквозь море, солнечный свет и прохладу пещер Инверкомба, Элис вернулась в душное пекло бристольского дворца Гильдии телеграфистов и решила еще немного потренироваться, оттянуть момент возвращения в свое физическое тело. Парить в зеркале, посреди влажной латуни и кожи, оказалось проще, чем она предполагала. Она изучила сидящую в телефонной будке вельграндмистрис Элис Мейнелл. Горло и шея поражали безупречностью очертаний. Немигающий взгляд беспощадно добрых голубых глаз был устремлен на зеркало – которое, как она осознала с изумлением, оставалось совершенно пустым.

Элис парила, наблюдая. Да, она прекрасна. Этим летом даже удалось полностью избавиться от некоторого обвисания щек. Но происходило кое-что странное. Как вышло, что в будке, где воздух не шевелился, серебристые пряди ее волос чуть всколыхнулись? Снова и снова облетая собственное тело, Элис попыталась воспроизвести эффект. Легкие, как дым, волоски покорились ее незримой воле. Еще одно усилие – впрочем, на самом деле всего лишь осознание открывшейся возможности, – и Элис увидела парящие в зеркале, будто начертанные тонкими серебристыми штрихами, призрачные очертания собственных рук. Когда она с восхищением повертела ими так и этак, улыбка на лице сидящей Элис Мейнелл сделалась еще более очаровательной и загадочной.

XVII

Том сбежал от лондонской жары, чтобы провести несколько последних томительных дней у моря в огромном поместье Уолкот, и Элис наконец-то собралась навестить его. После всех недавних открытий он страшился этого момента и одновременно ждал с нетерпением. Она приехала в длинном зеленом автомобиле, которым управляла сама, и казалась привычной неземной красавицей, когда обнимала его на вершине мраморной лестницы, с дороги непостижимым образом пахнущая свежим бельем. Словно ничего не изменилось и Элис была такой же, как всегда; но все стало другим, и позже, когда она возникла посреди алого великолепия западного зала с подносом с пирожными, Том уверился, что его жизнь подошла к концу.

– Попробуй, дорогой. Кажется, мы действительно кое-чего добились. Даже глазурь и цукаты не содержат сахара.

Том посмотрел на жену, которая присела на кушетку. Ему очень хотелось упомянуть о бумагах – тех документах, которые, как они оба знали, он не подписал, – но это было выше его сил.

– Ну что? Фома неверующий, даже не попробуешь?

«А ты?»

Вопрос застрял у него в горле. Она была такой яркой, такой красивой. Он понял, что все еще любит ее. Любит, хотя должен ненавидеть. Хуже не придумаешь.

– Позже, дорогой, если будет время, я покажу тебе, как продвигаются наши планы по созданию первого завода по переработке гореслада. Я выделила секцию вычислительных машин, которые соорудили трехмерную модель готового проекта. Можешь набрать соответствующий номер из любой телефонной будки и побродить там, как по заводу, который уже построен.

Он хотел сказать ей, что вся эта ерунда к сути проекта не относится. Проект был детищем их любви, итогом их совместной жизни, полной вранья. Интересно, она пришла к его отцу в Уолкот с чем-то вроде этих чудесных пирожных – а потом он умер? Том все еще понятия не имел, какая часть правды ему известна. Например, он знал про мастера Пайка, по общему мнению, достойного человека, даром что они были врагами, и про ту фешенебельную вдову из Бристоля, и про кое-кого из Дадли и Личфилда. Это уже был перебор – еще какой! – как и пирожные, и все-таки теперь он отчасти понимал, что ею двигало. Поступки Элис всегда были абсолютно логичны и целесообразны. Торговать собственным телом – ну, с его точки зрения, в подобном деле позора всегда заслуживал мужчина, а не женщина. Том мог объяснить даже тот факт, что она убила его отца. Старик, как ни крути, был препятствием на ее пути к успеху – таким же, каким теперь сделался он сам. Пришлось пойти на жертвы, и он понимал, что Элис никогда не поступится собственными интересами. Но снова и снова на ум возвращалась одна и та же мысль: зачем она убила бедняжку Джеки Брамби? Какое преступление та совершила – делила с ним постель задолго до того, как они с Элис познакомились?

– Эти пирожные – только начало. Но, дорогой, я подумала, что мы могли бы устроить горесладную вечеринку. – Ее смех был прежним. – Звучит-то как! Мы можем стать законодателями моды.

Том не сомневался, что «мы» – это гильдия, которой она беззаветно служила, а не пара, какой они когда-то, как он считал, были. Но она предлагала ему легкий выход из тупика, с этими своими пирожными во всем их блеске и сладости. Она устранила все неприятное, действуя в полном соответствии со своей натурой. Том выбрал одно, самое знакомое – с вишенкой и белой глазурью, он любил такие в детстве. Откусил, прожевал мягкий бисквит и проглотил вишенку целиком, а потом устремил взгляд на свою красавицу-жену. Не было других ощущений, кроме тающей сладости, хотя ему померещилось некое странное послевкусие.

– Попробуй еще. Мне сказали, что вот эти, ванильные, пользуются большим успехом, хотя я такое не ем.

Том покорно съел все, что она предложила, и каждый раз его рот наполнялся слюной от предвкушения, но под ложечкой по-прежнему сосало, а когда пирожных не осталось, он с удивлением понял, что способен встать и последовать по гулким коридорам за Элис, объявившей, что у нее дела в Лондоне. Он провел ее по широким ступеням Уолкота, прислушиваясь к звукам – далекому морю, плеску фонтанов, скрипу гравия под собственными ногами, – а потом крепко обнял и вместо подставленной щеки поцеловал в мягкие губы.

– С тобой все в порядке, дорогой? Ты уверен, что тебя ничего не беспокоит?

– Ничего. Абсолютно ничего.

Он еще долго стоял на подъездной дорожке после того, как ее машина скрылась за первым серебристым рядом рисклип. Во рту по-прежнему ощущалась горечь. Она не пропала и утром, когда он открыл глаза, удивленный и в то же время немного разочарованный тем, что все еще жив. Даже без помощи Элис Том понимал, что человеку вроде него вряд ли найдется место в этом мире. О том, что ему предстояло совершить, он читал в книгах – это называлось