Пересмешник на рассвете. Книга 2 - Дмитрий Геннадьевич Колодан

– Я надеялся, что это вы ответите на этот вопрос и объясните, как чудовище из кошмаров Господина Президента оказалось в его оранжерее.

Кравицкий затряс головой.

– Глупости, – сказал он. – Этот Бальяско не более чем порождение информационных потоков в пространстве сна, его материальное воплощение физически невозможно, поскольку…

Взглянув на лицо Бреши, профессор замолчал, как будто подавился словами. А тот, глядя поверх головы Кравицкого, сказал:

– Боюсь, ваши сведения оказались ошибочными.

Профессор сразу поник. Он продолжал мотать головой, но теперь в этом жесте появилась обреченность, упрямое нежелание признавать очевидное, притом что он уже знал, какой ответ правильный.

– Это невозможно… – пробормотал он и вывернул ручки приемника на максимум. Послышался громкий скрежет, почти мгновенно обернувшийся настолько пронзительным визгом, что Киршоу попятился, зажав уши ладонями, а Бреши скривился. Кравицкий не стал их мучить и щелкнул тумблером, выключая приемник. Во внезапно наступившей тишине голос профессора прозвучал особенно жалостливо и беспомощно:

– Невозможно. Переход образа к материальному воплощению должен был привести к такому выходу энергии, что… Десять миллионов бомб… Если бы такое случилось, мы бы с вами сейчас не разговаривали. От города осталась бы одна большая воронка.

– Именно поэтому я незамедлительно приехал к вам, господин профессор, – сказал Бреши. – Во избежание дальнейших нежелательных последствий мы должны прекратить эксперимент. По крайней мере, до тех пор, пока не выясним, что именно произошло и чем это нам грозит.

Некоторое время Кравицкий таращился на Бреши, и Киршоу готов был поклясться, что слышит, как гудят мысли под его черепушкой.

– Прекратить эксперимент?! Но… Как вы себе это представляете? Я же сказал: пока мы не можем вывести их из пограничного состояния и…

Бреши оборвал его взмахом руки. В серых глазах блеснул лед.

– Меня не интересует, как вы это сделаете. Вы отвечаете за техническую сторону, меня же волнует только результат.

– Но… – Профессор замялся – правда, ненадолго. – Результат? Хм… Конечно, можно прибегнуть к радикальным мерам, но вы уверены, что хотите именно этого?

Бреши не ответил, но и глаз не отвел. Киршоу почувствовал, как внутри у него похолодело. Даже у его беспринципности были границы.

– Эй! Что значит «радикальные меры»? Что вы предлагаете?

Он догадывался, какой будет ответ, но что-то внутри требовало, чтобы он был облачен в слова. Он должен был услышать это собственными ушами.

Профессор Кравицкий потер ладони друг о друга, а затем принялся яростно их чесать, сдирая шелушащуюся кожу до крови.

– То, что мы не в состоянии их разбудить, – прошипел он, – вовсе не означает, что мы не можем прекратить их сон. Существуют и другие методы.

И опять эти увертки и недомолвки, но Киршоу – мастер недомолвок и уклончивых ответов – знал, что есть вещи, о которых можно говорить только прямо.

– Вы предлагаете их убить? Всех этих детей?

Бреши положил руку ему на плечо.

– Лайонель, – сказал он мягко, почти по-дружески, – мне кажется, ты не совсем верно оцениваешь ситуацию. Речь идет не об убийстве, а об устранении проблемы. Ты же слышал, что сказал профессор?

– Да, – отозвался Киршоу осипшим голосом. – Что у них не получается разбудить этих детей и…

– Нет, – оборвал его Бреши. – Я говорю про выброс энергии и десять миллионов бомб. Сейчас это не дети, а проблема, которая может стать еще большей проблемой, если не купировать ее в зародыше. Ты понимаешь, что на другой чаше весов тысячи и тысячи человеческих жизней?

– Но… Это же наша проблема. Это мы ее создали, – попытался защититься Киршоу.

– Конечно, – не стал спорить Бреши. – Это наша ошибка и наш просчет. Но ты умный человек, Лайонель, и должен понимать, что дорога к Процветанию и Порядку не выстлана лепестками роз. И таким людям, как мы с тобой, нужно уметь принимать решения. Часто – тяжелые решения, но нельзя играть в эту игру и остаться с чистыми руками. Платить придется в любом случае, вопрос лишь в цене.

Киршоу чувствовал, что должен возразить Бреши, должен сказать, что подобная логика изначально ущербна. Раз ступив на эту тропу, сойти с нее невозможно, и с каждым шагом цена будет только расти. Но политик понимал, что в той системе координат, которой руководствовался Пьер Бреши, ни один из его доводов не выдержит критики. В мире Бреши не было людей как таковых – была страна, был народ, было государство и были задачи, требующие решения, но для людей места там не нашлось.

Бреши продолжил:

– На самом деле, они ничего не почувствуют. Полагаю, профессор в состоянии сделать так, чтобы все прошло быстро, мягко и безболезненно, не так ли?

Кравицкий кивнул, разглядывая свои красные ладони – сейчас они выглядели так, будто он обварил их в кипятке. Как бы профессор ни пытался спрятаться за маской делового равнодушия, тело его выдавало. Хотя, в отличие от Киршоу, его занимали вовсе не вопросы этики.

– Мы можем увеличить дозу действующего препарата, – сказал Киршоу. – В больших концентрациях это приведет к остановке сердца и дыхания, а с учетом массы тела пациентов… Но есть момент, который меня беспокоит. Пространство – динамическая система. Если мы резко оборвем эксперимент, это может сработать и в обратную сторону. Представьте трубу, по которой несется поток воды: мы можем ее заткнуть в надежде, что это остановит поток и все успокоится, однако напор может оказаться такой силы, что трубу попросту разорвет. Или как в паровом котле…

На этот раз Бреши не сдержался.

– К черту ваши объяснения! – Голос его задрожал. – У нас нет на них времени. Так что хватит вешать мне лапшу на уши. Просто найдите решение!

Глава 68

За всю поездку мавр не проронил ни слова. Устроившись напротив Сесиль, он сидел абсолютно неподвижно – не человек, а жуткий идол, вырезанный из черного дерева. Словно бы она не ехала в шикарной машине, а оказалась в мрачном языческом капище, жертва, обреченная на заклание. В темноте салона Сесиль с трудом различала черты его лица, видела только матовый блеск кожи и молочную белизну глаз. Всю поездку он смотрел на нее не отрываясь.

Сесиль тоже молчала; сидела, вжавшись в спинку, не смея лишний раз пошевелиться. На всякое ее движение черная кожа сиденья отзывалась мерзким скрипом. Мавр не реагировал на эти звуки, но Сесиль не могла отделаться от ощущения, что стоит ей сделать что-то не так – и он в ту же секунду набросится на нее