Карфагенский мореход - Александр Васильевич Чернобровкин

уступили мне коня всего за сотню серебряных шекелей. Впрочем, цены на лошадей в Карфагене низкие. Во-первых, карфагеняне предпочитают путешествовать на галерах, на худой конец на спокойных мулах или ослах; во-вторых, порода мелковатая; в-третьих, не приучены к удилам и псалиям. Амазиги управляют конем с помощью веревочной петли на шее. Мне пришлось повозиться с жеребцом, пока не привык к железякам во рту и другому способу передачи команд.

Учил его за городом, заодно объезжая окрестности, изучая их геологию. Это, конечно, не бедная полезными ископаемыми и растительностью Вавилония, хотя низменность рядом с Карфагеном похожа на нее большим количеством соленых озер с набором солей, гипса, кальцинированной соды, фосфоритов… Есть выходы битума. Дальше в горах, покрытых лесами, встречаются руды разных металлов, включая благородные. В сельскохозяйственном плане не сильно отличается от Северной Месопотамии, разве что с поливом проблемы, рек мало и те мелкие. Почвы здесь бурые карбонатные, щелочные, засоленные. Количество осадков немного больше, чем в Халабе, и выпадают в холодное время года, поэтому аборигены предпочитают сеять зерновые осенью. Слой гумуса тонкий, выращивать растения с глубокой корневой системой не рекомендуется, кроме бобовых, которые обожают такие почвы.

Во время поездок я каждый раз набирал небольшие партии нужных мне веществ: пищевую соль, глауберову, сильвинит, соду, тамариск и солонец для изготовления поташа. Заодно спрашивал, не продает ли кто-нибудь небольшую латифундию? Предлагали только огромные, порой в несколько тысяч гектаров, вместе с десятками и даже сотнями рабов. Такое счастье мне было ни к чему. Пришлось бы большую часть года проводить в загородном доме, что, конечно, не так уж и плохо, но не хотелось и с морем расставаться. Я постепенно расширял зону исследования и опроса, пока не нашел то, что мне нужно. Точнее, меня сами нашли. Выехал я в очередной раз поутру из города и по дороге был остановлен молодым мужчиной в недешевой красной тунике. Ему было немного за двадцать, и прямо таки кипел энергией, ни секунды не мог простоять спокойно: вертел головой, дергался, переминался с ноги на ногу, жестикулировал и постоянно плевался. Рядом стоял мул, привязанный к кусту анагириса вонючего или просто вонючки, как называют карфагеняне, и поедал стручки. Я запомнил это растение потому, что семена ядовиты. Из них делают яд для смазывания стрел. При этом бараны запросто поедают опавшие стручки, но мула-экстремала увидел впервые.

— Это не ты хочешь купить участок земли? — спросил мужчина, сплюнув до и после и пожестикулировав посередине.

Не думаю, что он сомневался в этом, потому что другого такого, как я, в Карфагене не сыщешь.

— Мне не нужен большой, денег не хватит, — сразу предупредил я, хотя как раз со средствами проблем нет.

— У меня маленький, всего четыре беткорона (почти шесть гектаров), — сообщил он и сплюнул дважды, будто не мог простить себе, что так беден.

Для Вавилонии был бы большим, но здесь да, сущая безделица.

— Поехали, посмотрим, — согласился я.

Участок был в форме неправильной трапеции, потому что одной стороной «наезжал» на крутой склон холма, покрытого маквисом. Его выделили из большой латифундии, охватывавшей с трех сторон, многопрофильной: поля под зерновые и сенокосы, сады, огороды, огороженные выпасы для кобыл, ослов-производителей и молодых мулов. С этих трех сторон по периметру была живая изгородь из вонючки, которая густа, не пролезешь, и, как и все бобовые, насыщает почву азотом. Видимо, именно здесь у мула еще в детстве выработался иммунитет на ядовитые бобы. От холма начинался виноградник, который занимал примерно сорок процентов площади. Посадили сравнительно недавно, лет шесть-семь назад. Рядом с ним находились постройки, ограждавшие большой двор с четырех сторон: жилая часть, кладовые, пустые конюшня и птичник, сеновал, два погреба, три ямы для зерна со стенками, выступавшими из земли сантиметров на тридцать и сужавшимися к центральным отверстиям, плотно закрытым глиняными крышками диаметров с полметра, колодец, сложенный из камней и с «журавлем». Водоносный слой в этом месте на глубине метра три с половиной. Обустраивались здесь серьезно, с надеждой на большие урожаи, но тямы не хватило. Из жилой части вышли рабы-кельты — мужчина и женщина лет под тридцать и мальчик лет одиннадцати — и, поклонившись, поздоровались с хозяином. Он махнул рукой, чтобы исчезли, не испортили ему сделку. Остальные три пятых участка занимал прямоугольник поля с ячменной стерней и многочисленными плешинами. Посевная на холодный период уже прошла. Значит, поле оставили «гулять» из-за низкого урожая, что, как я понял, следствие щелочной почвы. Еще одним признаком этого были пожелтевшие и скрученные на краях листья винограда и мелкие и кисловатые ягоды, которые до сих пор не собрали. Может быть, ждут, когда подсохнут и заизюмятся, станут слаще. Растения страдали хлорозом — недостаточной выработкой хлороформа. Причиной бывают инфекции, и тогда первыми желтеют жилки, или недостаток железа и других металлов, которые в сильной щелочной среде образуют формы, «несъедобные» для корней, и тогда жилки дольше остаются зелеными. Первый случай сейчас неизлечим. Здесь был второй, и я знал, как от него избавиться, но сделал вид, что сильно расстроен.

— У тебя же здесь ничего не растет! — возмутился я.

— Как не растет⁈ — почти искренне возмутился он. — Собрал хороший урожай ячменя. Хотел виноградом заняться, но услышал, что ты ищешь небольшой участок, отложил на время.

— Видел, какой ты урожай собрал! Одни плешины вместо стеблей! — ехидно заметил я. — А виноград кислый, никто не будет пить вино из него.

Тут тебе не Франция или Румыния, где вино, чем ближе к уксусу, тем считается лучше. В Карфагене пьют только очень сладкое или, нищета, просто сладкое.

— Я и не прошу много! Всего три тысячи шекелей! — обиженно произнес он и смачно сплюнул, потому что прекрасно понимал, что загнул так загнул.

— За такие деньги куплю участок в три раза больше и с плодородной почвой, — заявил я. — Твоему цена всего пять сотен, да и то вместе с рабами.

На этот раз уже я загнул, но просто загнул.

Продавец ругался, размахивал руками, плевался через слово и постепенно сбавлял цену. Видимо, деньги были нужны позарез на новую идею, такую же прибыльную, как ферма. Сошлись на тысяче двухстах серебряных шекелях (девять с четвертью килограмм) вместе рабами и моя оплата софера (писца), который составил акт купли-продажи в двух экземплярах на выделенном мной папирусе. В нем, как потребовал я, было оговорено, что в случае заклада или любых других действий, аннулирующих сделку, продавец обязан