Президент Всея Руси - А. Полевой

Всеволод оказался не грубым варваром из учебников, а мудрым стратегом. Тот самый Большое Гнездо, сумевший объединить под своим началом столько земель… Как он мог его недооценить? О чём он думал? Междоусобица длится десятилетия, и все, кто в ней участвует, гораздо опытнее него.

«Железная дорога», пушки… Всё это требовало времени, которого у него не было. Нужно было сочетать новое со старым, а не пытаться перескочить через века.

Марфа молча наблюдала, как в его глазах, ещё недавно пустых, загорается знакомый огонёк — глубокая, выстраданная решимость, стальная воля, которая словно локомотив поезда сметала старые порядки.

— Я вижу это в твоих глазах… — её пальцы впились в его ладонь, — …тот взгляд, перед которым дрожат боги. Я верю в тебя. У тебя всё получится. Ты справишься.

Ярослав поднял голову, и солнечный луч теперь освещал его лицо — всё ещё бледное, исхудавшее, но уже не безнадёжное. Словно на почти потухший уголёк в костре дунули свежим ветром.

— Позови Сеньку. И Ратибора, — голос звучал тихо, но при этом уверенно и твёрдо. — У нас есть работа.

Она улыбнулась, проводя рукой по его щеке.

Он вернулся. Но в нём произошла неумолимая метаморфоза, и теперь это был не прежний самоуверенный мечтатель, а настоящий воин и муж, познавший горечь поражения и вкус настоящей ответственности.

В низкой горнице пахло дымом, сушёными травами, и не привычными химическими запахами будущего спиртом и другими перегонками. Слабый свет сквозь мутные слюдяные оконца падал на грубо сколоченный стол, где лежала потрёпанная карта, испещрённая пометками.

Ярослав сидел, прислонившись к дубовым плахам стены. Лицо его было бледным, но глаза горели, как два тлеющих угля в пепле усталости. Он дышал ровно, через силу, и каждое движение рёбер давалось с большим трудом.

Марфа стояла у двери, пальцы её белели на складках передника. Она не вмешивалась, но каждый вздох мужа отзывался в ней тихой болью.

В горнице было тесно от людей и тяжёлого, тёплого воздуха.

Ратибор, мощный, как молодой медведь, сидел на дубовой лавке, и та стонала под тяжестью его доспеха. Сенька, ставший не по годам жёстким, бессознательно тянулся то к рукояти ножа, то поправлял свой лёгкий доспех, на его виске уже серебрились пряди, хотя ему было всего пятнадцать. Милорад, командир арбалетчиков, жилистый, как молодой дубок, с лицом, уже отмеченным первыми сединами, сосредоточенно жевал соломинку, вырванную из старой кровли.

Это были его командиры, так рано повзрослевшие.

Был тут и Гаяз, прибывший в Рязань из далёких степей, сидел чуть в стороне, щуря раскосые глаза. Казалось, он высматривал что-то далёкое, за стенами этой тесной горницы. Отношения его с Ярославом были странными и колючими, сплетёнными в общий клубок. Именно Гаяз когда-то совершил набег на Изрог, запустив ту самую цепочку, что привела к вселению Андрея в тело Ярослава. Потом был бой, поражение и вынужденный союз, принесший вождю невиданное богатство от торговли с Красноградом. И вот теперь степная интуиция вновь привела его к этому юному командиру. Гаяз решил встать с ним в один строй — ирония судьбы, в которой степняк и вятич шли плечом к плечу.

Тишину нарушил скрип карандаша — Ярослав чертил что-то на карте.

— Я был слеп, — сказал он наконец, и голос его звучал глухо, будто из-под земли. Кончик карандаша сломался в его пальцах, оставив жирную точку.

— Я думал, что вижу дальше всех… а не заметил, что творится под самым носом. Не помогли ни разъезды, ни разведка, — продолжил Ярик. — Я думал, что выведу из-под удара людей, убрав их в обоз, а получилось наоборот. Я полностью потерял контроль над битвой. Это был мой просчёт. — Его зубы скрипнули.

Сенька тоже стиснул зубы. Он помнил, как булгары вышли у них из-за спины, словно черти из преисподни, и ничего они в той позиции изменить не могли.

— Теперь…

Ярослав поднял голову, и в горнице стало тихо, как перед грозой.

— Теперь у нас больше нет права на ошибку. Отступать мы не можем. Красноград не готов к длительной осаде, поэтому примем бой здесь, в Рязани. Выбора у нас нет, но бой примем на моих условиях. Гаяз…

Степняк встрепенулся.

— Ты говорил, их кони тонут в грязи?

— Хуже, — усмехнулся Гаяз, обнажив жёлтые зубы. — Распутица сковала их полностью.

— Это хорошо. Это даст нам немного времени. Сколько с тобой пришло людей, говоришь, Гаяз?

— Всего две сотни, но все отличные лучники. И ещё я пошлю весточку в степь, может, ещё кто откликнется, — сказал степняк неопределенно.

— Это хорошо, что лучники. Пока останетесь здесь, в Рязани, будете заниматься подготовкой обороны и разведкой, — сказал молодой командир. — Милорад… собери хороший отряд стрелков. Можешь взять и местных охотников.

Лучник поднял голову, и в его глазах мелькнуло что-то, похожее на улыбку или оскал.

— Сделаю, командир.

— Ратибор… Что у нас с логистикой? — продолжил бледный Ярослав.

Тот тяжело поднялся, и лавка вздохнула с облегчением.

— Дорога ещё цела, по «конке» можно возить груз, — проворчал он. — Но телег мало, и кони устали.

— Нам хватит, — отрезал Ярослав.

Он откинулся на стену, внезапно побледнев, но взгляд его был твёрд.

— Всеволод думает, что мы сломлены. Что ему осталось нас слегка дожать и он победит…

За окном первые тяжёлые капли забарабанили по крыше.

— Но грязь… — Ярослав закрыл глаза, прислушиваясь к шуму дождя, — …она уровняет наши шансы.

Я русская дорога.

Отходи, а я тебя прикрою.

Грязью да водою…

Вспомнил он почему-то слова песни из будущего.

Ярослав жестом подозвал Сеньку поближе к себе. В горнице было душно, потрескивали свечи, отбрасывая тревожные тени на стены.

— Слушай внимательно… В нашем лагере, в том месте, где пал Миролюб, прикопан мой походный ларь, в тайнике, ты знаешь знак. В нём лежат пустые грамоты с печатями Бориса Глебовича. Просто накладные на припасы.

— Зачем они? Они же не имеют ценности? — Сенька нахмурился, соображая.

Губы Ярослава искривились в странной ухмылке:

— Ценность не в тексте, а в печатях. Если добавить туда нужные слова…

Он откинулся на стену, оставив фразу неоконченной.

Ярослав протянул руку. Пальцы его слегка дрожали от слабости, но взгляд горел твёрдой решимостью.

— Принеси мне бумаги, — сказал он, и голос его, тихий, но чёткий, прозвучал как приказ.

Сенька замер на мгновение, понимая, что речь не просто о пергаментах, а о начале чего-то большего.

— Будь осторожен, пройди с отрядом в обратном направлении через лес. И поторапливайся, — сказал Ярослав.

Он стал размышлять вслух, его голос звучал глухо.

— Партизанская война… — он медленно провёл пальцем по карте,