Президент Всея Руси - А. Полевой

— Он… чего? — голос Всеволода прозвучал тихо, но от этого стало только страшнее.

Старший парламентер, бледный, проглотил ком в горле:

— Говорит, будет вести переговоры только с вами, княже. Лично. И… это стрелой ответил

Владимирский князь замер на мгновение.

Потом последовал взрыв.

— ПСИНА!!! — его рёв заставил воинов вздрогнуть. Кулак в железной перчатке со звоном ударил по доспехам коня. — Малородный выскочка СМЕЕТ указывать мне?!

Он рванул поводья, развернув боевого коня к Рязани. Его голос гремел, разносясь по всему стану:

— Видите эти стены? К утру от них останется пепел! Всем строиться! Кто первый взойдёт на стены — получит перстень с мой руки!

Но даже в ярости Всеволод не подошёл на расстояние плевка.

А затем, обернувшись к войску, проревел то, что ждали все:

— ШТУРМ НАЧИНАЕТСЯ!

Морозное утро окуталось багряной дымкой, когда первые лучи солнца осветили безумие, разворачивающееся под стенами города. Войско Всеволода, охваченное слепой яростью, ринулось в атаку без построения, без тактики — словно разъяренный зверь, подгоняемый кнутом своего повелителя. Ледяной ветер гнал по полю клубы пара от тысяч разгоряченных тел, смешивая их с дымом первых пожаров.

Стены Рязани встретили эту лавину смертоносным ливнем. Каждый лучник Ярослава знал свое дело — тетивы пели, отправляя стальные наконечники точно в цель. Вот стрела вонзается в незащищенное горло молодого воина, вот еще одна находит щель между доспехами. Камни из пращей со свистом рассекали воздух, разбивая шлемы и ломая кости. Кипящая смола стекала по деревянным лестницам, превращая их в огненные дороги в ад.

Всеволод, стоя на возвышении, сжимал рукоять меча до хруста в суставах. Его лицо, обычно непроницаемое, исказила гримаса бессильной ярости. Он видел, как его лучшие воины — закаленные в десятках битв ветераны — падают как подкошенные под стенами этого проклятого города. Видел, как молодые бойцы, еще вчера мечтавшие о славе, теперь корчатся в грязи со стрелами в животах.

А на стене, среди дыма и хаоса, стоял Ярослав. Его фигура, освещенная отблесками пожаров, казалась нечеловечески огромной. Каждый его жест, каждое слово находило отклик в сердцах защитников. Когда одна из лестниц рухнула под градом камней, увлекая за собой десяток атакующих, по стенам прокатился победный клич.

К полудню поле перед Рязанью превратилось в ковер из тел. Земля, промерзшая утром, теперь раскисла от крови. Последние атакующие откатывались назад, спотыкаясь о трупы товарищей. Рядом с ними, хромая, брели раненые, оставляя кровавые следы на снегу.

Всеволод приказал трубить отбой. Его голос, обычно такой властный, теперь звучал хрипло и бессильно. Первый штурм провалился, и вместе с ним ушла уверенность в легкой победе.

А на стенах Рязани защитники, изможденные, но не сломленные, готовились к новой атаке. Они знали — это только начало. Над всем этим витал дух непокорности — тот самый, что заставил Ярослава бросить вызов самому Всеволоду. И пока этот дух жив, пока есть те, кто готов стоять насмерть — Рязань не падет. Даже если против нее — вся мощь Владимирского княжества.

Тем временем в стане Всеволода начался раздор. Опытные воеводы шептались, глядя на кровавое месиво у стен. Они впервые усомнились в своем князе — а это было страшнее любых поражений.

Наступали сумерки, принося с собой временное затишье. Но все понимали, завтра будет новый день. И новая битва. А пока в Рязани зажигали огни, а во владимирском стане хоронили первых погибших.

Когда последние отблески заката угасли за зубчатыми стенами, а над станом Всеволода повисла тревожная тишина, Ярослав дал знак. Ворота, обитые железом, бесшумно приоткрылись ровно настолько, чтобы пропустить сотню теней, облаченных в знаменитые маскхалаты. Это были его лучшие арбалетчики — люди, прошедшие через ад засад и ночных вылазок. Их лица скрывали маски из плотного льна, оставляя лишь узкие прорези для глаз.

Луна, будто сочувствуя замыслу рязанцев, скрылась за тучами. Отряд разделился на десятки, как ртуть, растекающаяся по трещинам. Они двигались бесшумно, ступая по промерзшей земле в мягких сапогах из лосиной кожи — подарок гаязских охотников. Каждый шаг, каждый вдох был рассчитан.

Первая жертва даже не успела вскрикнуть. Часовой у передовых телег лишь обернулся на подозрительный шорох — и тут же рухнул, сраженный болтом в висок. Его падение стало сигналом.

Тьма ожила.

Сотня арбалетчиков превратила ночь в кошмар. Они били из-за повозок, из оврагов, даже из крон деревьев. Каждый выстрел находил цель:

Вот болт пронзает шею спящему воину, пригвождая его к земляному валу

Вот трое стрел одновременно находят грудь знаменосца, и княжеский стяг падает в грязь. Не добрый знак.

А вот специальные стрелы с зажигательными наконечниками вонзаются в повозки, и яркое пламя освещает панику

Всеволод выскочил из шатра, едва успев накинуть кольчугу. Его обычно холодные глаза горели яростью.

К оружию! К оружию! — неслось по стану.

Но биться было не с кем.

Рязанские тени уже отступали, оставляя после себя хаос.

Раненые кони бились в коновязях, полуодетые воины метались между шатрами.

Когда рассвет окрасил небо в кровавые тона, владимирцы обнаружили на центральной дороге стана ровно сто арбалетных болтов, воткнутых в землю правильными рядами. Они составляли слово Смерть.

А на стене Рязани, освещенный первыми лучами солнца, стоял Ярослав. Он молча наблюдал, как в стане врага хоронили двадцать три человека.

Это не просто вылазка, — шептал страх в ушах владимирских воинов. — Это неотвратимая смерть.

Полуденное солнце висело над Рязанью в зените, когда у Малых ворот часовые заметили одинокую фигуру, вышагивающую ровным, усталым шагом из лесной чащи. Это крепкий мужчина в потёртой, но аккуратной дорожной одежде. Его лицо, покрытое лёгкой пылью дорог, дышало спокойной уверенностью.

Ярослав, прервавший совещание с сотниками, принял гонца в прохладной сенях княжеского терема.

От Милорада — произнёс посланец ровным голосом, доставая из сумки бумажное донесение. Развернув послание, Ярослав увидел чёткие, как рубленные топором, буквы:

"Муромский торг сожжён. Княжеские амбары пусты. Конюшни пылали три дня. Потерь нет. Стоим у серпового брода, ждём твоего приказа".

Уголок рта Ярослава дрогнул. Взяв карандаш, он начертал на чистом листе:

"Через семь дней, в полдень. Ударь быстро и жестко затем отходи в лес. Пусть Всеволод узнает, что значит воевать на два фронта. Не давать покоя обозам. Жгите. Режьте. Отступайте"

Он свернул свиток, опечатал его и протянул гонцу.

Передай Милораду, — Ярослав впился взглядом в гонца — пусть помнит: мы не воюем — мы сеем ужас.

Гонец кивнул, спрятал послание в глубинное отделение сумки и, поклонившись, зашагал обратно к воротам.