Фантастика 2025-167 - Алекс Войтенко

Ошарашенный, характерник кивнул.

— Моя плоть утончилась, поскольку множество метаморфоз и сделок окончательно истощили ее. Поэтому мне нужен кувшин – смертное тело, которое можно убить.

— Которое умрет вместе с тобой.

- Конечно. Это должен быть кто-нибудь из подписантов.

— Конечно, — сказал Северин.

Теперь ясно, почему он все рассказал.

– Есть дополнительное условие, – Гаад скривился. — Поскольку мои нити должны остаться непотревоженными... Необходима чья-то эссенция. Так сказать, новое сердце. Слово описывает человеческую природу и не имеет отношения к нашему настоящему строению, однако...

— Ни при каких обстоятельствах нельзя признать ни крошки сходства между потусторонним величием и ничтожными человечками, — фыркнул Северин. — Так сердце, бывает, не драгоценным камнем кажется? Не дарит бессмертие?

– Ты уже касался подобного, – кивнул Гаад. — Чтобы пробудить дубравы, мне нужно могущество того, кого вы зовете лешим. Оно не дарит бессмертие. Разные сущности – разные силы.

— Почему не возьмешь сердце сам?

— Я не прихожу в ваш мир, поскольку прикован к своим угодьям.

Неужели кто способен приковать самого Гаада?

— Знаю одного лешего, который предсказал, будто в следующей встрече кто-то из нас погибнет, — сказал Чернововк после коротких раздумий. — Предыдущее его пророчество сбылось.

— Их линия всегда была сильна в предвидениях.

- Так вы знакомы?

– Я знал его предков. Мы разделены на... Кланы? Дома? Трудно подобрать созвучное слово из вашего языка. Нам известны родственные отношения, но они не весят так много, как в мире людей. Наш род определяет, кем мы являемся и кем можем быть; впрочем, это не делает нас неровными... Но я вижу непонимание в твоих глазах и дальше не буду продолжать. Существам, уничтожающим себе подобных за отличие цвета кожи, не понять таких вещей.

— Хватит уже клиньев!

— Тебя чуть не убили за подписание моего соглашения. Не стоит обижаться на правду.

— Ты презираешь людей, но доишь нашу кровь, как молоко из коров.

– И никогда не скрывал этого, – Гаад высох. — Безусловно, ваш вид имеет несколько добродетелей, но они не видны за лесом недостатков.

— Хватит разглагольствовать, — Северину надоело слушать обиды. — Значит, тебе нужно сердце лешего и живой характерник.

- Доброволец. Я не завладею телом без согласия владельца, – Гаад подмигнул. — Это не запихнуть кому-то камни в глотку.

— Итак, весь успех величайшего замысла теперь зависит от тупых созданий? - поинтересовался Чернововк с улыбкой. — Тебе очень повезло, что борзые не добыли меня.

– Почему ты считаешь себя особенным? Из-за поцелуя мавки? – Гаад нахмурился. - Не пришел бы - призову другого.

— А если никто не отзовется?

– Тогда мой план не сбудется и этот мир окончательно погибнет, – пожал плечами Гаад. – А ваш мир станет нашим!

Что?

— Обойдем этот пустяк, потому что мне не нужна паника, — Гаад щелкнул пальцами.

Северин почувствовал, будто только забыл что-то очень важное.

— Слушай внимательно: ритуал должен состояться в тот день, который называется у вас зимним солнцестоянием... Чего ты хохочешь?

— Это мой день рождения.

*** 

Или заклятие рассеялось со смертью Савки? Или в одиночестве его воля сломалась, словно былина над обрывом?

Малыш поехал к матери. Щезник поехал к дочери. А он остался один на один с миром, где ему не осталось ни назначения, ни близких.

Разве водка, надежная и безотказная, всегда готова сложить кумпанию, выслушать и утешить, сшить скучные дни нитью вожделенного забвения. Он нырнул к знакомому чорторию, плыл в белых глубинах среди корней калгана и россыпей тмина, вокруг кружили красные перцы с кочерыжками кукурузы, медленно тонули обломки бутылок и кувшинов, а он утопал вместе с ними, растворялся в мути.

Игнат хрипло закашлялся, стукнул по грудине кулаком, сплюнул, крякнул. Спать в мокрой фосе было скверной идеей: вымазанная в овраге одежда не высыхала, а опрометчиво оставленные открытыми саквы нахлебались дождя, так что пришлось ехать во влажности — Упырь-то завез в задупье без хижины, а возиться с мокрыми ветвями для веток для мокрых ветвей. Не сахарный, не растает.

Тем более что сивуха согревает не хуже. Он приклялся к бутылке, но проглотил капли.

– Курва мать!

Схватил другую – пустая. И фляжка опустошена. Последние серебряные шары променял на этот первак!

Возмущенный недостатком, сероманец поднялся на ноги, несколько секунд удерживал равновесие, а потом поплелся к припасам. Вывернул сумки вверх дном, заглянул в каждую с головой, однако питья не нашел. Попытался копнуть Упыря, — кто-то должен был быть виноват, — но промахнулся и зарылся рожей в землю.

Протер глаза, сосредоточился на дереве перед собой... Не может быть!

Дуб. Характерный дуб!

Волнистым шагом Игнат достиг заветного дерева. Пьяным везет! Он достал нож, сразу уронил, дернулся, наклонился, упал следом. Надо обозначить это место в атласе... Если бы он не потерял его когда-нибудь...

Бойко разрезал пучку большого пальца, стал на колени, приставил порез к коре.

- Катр! Искро! То есть... Искры от Энея! Что сегодня за день? То есть вечер... И какой месяц? Сентябрь? Октябрь? Насрат. Искры от Энея. Сестренка! Хватит уже прятаться. Мы все глаза выплакали. Возвращайся! Щезника ты, может, и обманешь, но не меня. Эти борзые разве что сапоги твои могли облизать. Таким нелепым вылупкам не дано тебя убить! Мы их всех вырезали, так что будь спокоен. Отрубили тупые макитры одну за другой, они катились по земле, как кочаны гнилой капусты, пока тела обсыпались напоследок. А подлец Шварца всадили на кол, где он и сдох в страшных муках. Жаль, что ты упустила! Да я понимаю: устала. Больше года с младенцем на руках, без помощи, в вечном бегстве... Каждый захотел бы отдохнуть после такого. Но ты возвращайся, ладно? Нам без тебя грустно. Дочке грустно, Щезник... И мне тоже!

Мгновение он собирался с мыслями.

— Всякая жизнь боялась тебя, а сначала даже ненавидел, потому что ревновал к отцу... Почему не ценил дороже всего? Почему Уля и Остап должны были навсегда уехать, чтобы я осознал потерю? Почему ты должна исчезнуть, чтобы я понял, насколько родной ты мне была? Твой младший брат — тот еще болван, правду ты говорила... Эй! Слышишь, Катр? Я – олух! Можешь так ко мне обращаться. Только возвращайся. Пусть Мамай... О, о Мамае,