Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

кораблю отложить эту перспективу на будущее. Обменявшись флажными сигналами с находившимся на левой раковине «Гремящим», Молас взял курс на норд-вест, где на горизонте виднелись дымы их боевых товарищей, успевших удрать далеко вперёд.

«Гремящий» оправдывал своё название – гремел и вибрировал… Очевидно, на нём нарушилась центровка гребных валов – то ли от сотрясений, вызванных попаданиями снарядов, то ли из-за износа подшипников. Пришлось уменьшить ход до малого. Оба раненых эсминца, держась вместе, к вечеру всё же доползли до Бизерты и успели пройти узкий канал засветло.

После осмотра и составления дефектных ведомостей стало ясно, что «Гремящий» отремонтировать в условиях передовой базы невозможно. Помимо разбитых подшипников требовалась замена лопаток турбин. Поэтому эсминец на буксире спасательного судна «Черномор» увели для ремонта в итальянский порт Таранто (ах, как мило звучит: для ремонта в Таранто!). Британские турбины, стоявшие на бывшем турецком эсминце, итальянским кораблестроителям были хорошо знакомы, так как на протяжении многих лет они тесно сотрудничали с ан-

гличанами. Однако ожидать, что «Гремящий» быстро вернётся в строй, всё же не приходилось.

Остальные эсминцы ремонтировались в Бизерте – у борта плавмастерской «Кронштадт», близ арсенала Сиди-Абдалла. Правда, многие работы выполнялись по упрощённой схеме, наспех. Так, на «Дерзком» самые крупные пробоины заделали накладными стальными заплатами, а мелкие просто заткнули деревянными заглушками. Большую дыру в районе ватерлинии, пробитую четырёхдюймовым лиддитовым снарядом, для верности изнутри оградили опалубкой и залили цементом. Потерянный якорь заменили трофейным, снятым с английского эсминца – из числа затопленных полгода назад в Александрии.

Заодно командир «Дерзкого» приказал перекрасить эсминец целиком в светло-шарый (серый) цвет. Не секрет, что Моласу с самого начала не нравилась авангардистская «пятнисто-треугольная» живопись на бортах его корабля. Он уже несколько раз обращался к комдивам – старому и новому – с просьбой разрешить вернуться к традиционной окраске, но те только морщились и не соглашались, ссылаясь на распоряжение штаба. Теперь же капитан 1-го ранга Молас решил перекрасить вверенный ему корабль на свой страх и риск. Своё самоуправство он мотивировал отсутствием в Бизерте краски нужных колеров, без которых обновить камуфляж системы Шпажинского было невозможно.

Здесь же, в Бизерте, Моласа за отличие произвели в капитаны 1-го ранга. Всех офицеров наградили золотым оружием с надписью «За храбрость». Через три дня пришёл приказ о назначении Моласа командиром линейного корабля «Пантелеймон». Однако Эммануил Сальвадорович написал рапорт с просьбой дозволить ему остаться в прежней должности на эсминце «Дерзкий». Он понимал, что перевод на старый «Пантелеймон» (как уже говорилось, это бывший мятежник «Потёмкин»), находившийся в Чёрном море, – это фактически эвакуация в тыл. Унылая рутинная служба на учебном корабле, лишь формально считавшимся линкором, Моласа категорически не устраивала. И он изъявлял желание остаться на театре активных военных действий, пусть и на не соответствующей его новому званию должности.

Командующий флотом его просьбу удовлетворил, и в следующий поход «Дерзкий» отправился с прежним командиром.

* * *

Мичмана Казанцева сразу же поместили в береговой госпиталь, бывший французский, расположенный в пригороде Каруби. Его немедленно прооперировали – извлекли из плеча осколок размером полдюйма на дюйм. По словам врачей, операция была, в общем-то, несложной, но с ней надо было спешить: рана уже начала гноиться, возникла опасность гангрены. К счастью, всё обошлось. Молодой организм справился с недугом, и раненый быстро пошёл на поправку. На память о бое и пребывании у эскулапов у него остался кривой розовый шрам, доходивший почти до левой лопатки.

В госпитале Казанове приглянулась полненькая миловидная медсестра Даша. Он умело строил дамочке глазки, а когда залез здоровой рукой ей под юбку, та расхохоталась:

– Вижу, вы выздоравливаете!

Правда, их взаимное кокетство тактильными контактами и ограничилось. Согрешить по-крупному им не удалось по двум причинам: во-первых, пышка Дашка была «главпассией» главврача и пользовалась определёнными привилегиями, рисковать которыми ей не хотелось; во-вторых, уединиться в забытой Богом и аллахом Бизерте было просто негде. Ну не на пляже же…

Незадолго до выписки Казанцева в госпитале началась невероятная суматоха: сюда с визитом неожиданно нагрянул командующий флотом. Колчак в накинутом на мундир белом халате обходил палаты, разговаривал с ранеными моряками. У койки Казанцева адъютант подал адмиралу знак, и тот задержался.

– За отличие в бою у острова Пантеллерия вы награждаетесь золотым оружием «За храбрость», – сказал адмирал вытянувшемуся перед ним мичману Казанцеву. – Поздравляю! Но поскольку награда будет доставлена на африканский берег нескоро, я вручаю вам свой кортик. Тот, что я получил когда-то за Порт-Артур!

Колчак снял с портупеи клинок с костяной рукоятью, в чёрных с позолоченным прибором ножнах, и вручил его растерявшемуся Казанове. На крестовине кортика сияла чётко выгравированная надпись: «За храбрость».

На следующие несколько дней Казанцев стал самым знаменитым пациентом госпиталя. Теперь все обращались к герою с подобающим пиететом. Никакой былой фамильярности – даже медсестра Даша стала звать его по имени-отчеству: Владимир Афиногенович.

* * *

Неприступная Мальта за всю историю ни разу не была взята штурмом. В военных кругах бытовало мнение, что захватить этот остров-крепость можно лишь в результате очень долгой и изнурительной осады. Авторитеты из германского генштаба уверяли, что англичане смогут успешно оборонять Мальту как минимум в течение шести месяцев. Но Колчак, посоветовавшись с генералом Свечиным, заявил, что уже через три-четыре недели над Ла-Валеттой будет развиваться российский флаг. Почти все тогда посчитали это утверждение пустым бахвальством.

Тем не менее, командующий Черноморским флотом устроил обсужнение плана предстоящей операции и пригласил на борт линкора «Императрица Екатерина Великая» младших флагманов и даже немецкого коллегу – адмирала Вильгельма Сушона.

Предложенный план захвата Мальты был как две капли воды похож на план штурма Корфу, осуществлённый Ушаковым сто с лишним лет назад. Крепость Корфу тоже считалась неприступной, и её тоже никому до Ушакова не удавалось взять штурмом. Но её тоже защищал гарнизон, прекрасно знавший, что он обречён и на помощь ему никто не придёт, поскольку после Абукира крепость потеряла своё стратегическое значение. Поэтому защищавшие Корфу французы не горели желанием сражаться до последней капли крови и с самого начала осады стали выторговывать наиболее выгодные для себя условия капитуляции. И выторговали! А чтобы сдача неприступной крепости не выглядела слишком позорной, они немного посопротивлялись. Главные баталии тогда развернулись на второстепенном острове Видо, где особо лютовали свирепые мусульмане-албанцы, по прихоти истории бывшие тогда союзниками России. Вместе с турками, кстати…

Расчёт Колчака строился на том, что ныне Мальта находится примерно в тех же условиях, что и Корфу в 1799 году. После капитуляции Франции, Италии и сдачи Порт-Саида стратегическая роль Мальты перестала быть доминирующей, а в случае падения Гибралтара она,